Вот история о танковом бое на Кировоградщине,с трагическими последствеями.Конев и штаб фронта допустили ошибку и "нахрапом"взять у немцев Кировоград не удалось.Естественно и доложить Сталину и ставке ВГК было нечего,и этот эпизод войны скрыли и назвали боем местного значения,но людей и технику не вернуть и освобождение данных районов произошло аж через 5 месяцев сильных боев. ???Стоило-ли губить людей и технику из-за рапорта в ставку Сталину.?Вот пример цены человеческой жизни на войне.В нете читал инфо о освобождении района-есть большие нестыковки о датах боев и датах освобождения сел и участия воинских частей в освобождении населенных пунктов
.Забытый танковый рейд. Еще одно свидетельство…
30.09.2010 |
В конце октября 1943 года на территории Кировоградской области – в районе сел Вершино-Каменка, Павловка, Митрофановка и станции Шаровка – было уничтожено подразделение бронетанковых войск Красной Армии. Советские военные историки предпочли умолчать это событие. И у них это прекрасно получилось. До наших дней дошли лишь небольшие фрагменты информации о неудачном танковом рейде октября 1943 года. В основном это воспоминания участников тех событий, которые своими рассказами помогли по крупицам восстановить вырванные из книги Великой Отечественной войны страницы истории.
Сегодня «УЦ» предлагает вашему вниманию рассказ одного из очевидцев Николая Филипповича Микуленко.
Забегая наперед, сделаем небольшую, но весьма существенную ремарку. В описании некоторых моментов (как-то: количество советских танков, степень обеспеченности техники горючим и боеприпасами) Николай Микуленко расходится во взглядах с Василием Шевченко из Шаровки и Василием Ткаченко из Кировограда, чьи воспоминания ранее печатал наш еженедельник. И, наверное, в этом нет ничего странного. Сколько людей – столько мнений, столько и отпечатков памяти. Обязанность же газеты – познакомить читателей с разными точками зрения на одно и то же событие.
Итак, вот что пишет Николай Микуленко:
«Прочитав в “УЦ” вторую публикацию “Забытый танковый рейд”, решил поделиться тем, что видел и помню о событиях в районе железнодорожной станции Шаровка, датированные осенью 1943 года.
В ту пору мне было 14 лет, и жил я в рабочем поселке Александро-Пащенково, расположенном в балке на берегу большого пруда, недалеко от станции Шаровка. В народе поселок больше знали и называли Гаврахово, наверное, от изобилия сусликов. В 250-300 метрах от станции, между Шаровкой и нашим поселком, по косогору километра на три раскинулись лиственные леса.
В один из дней второй половины октября мы с другом, ныне покойным Федей Федорченко, находились вблизи погрузо-разгрузочной рампы станции Шаровка и наблюдали, как немцы разгружали военную технику: автомашины и пушки. Под разгрузку подали состав из двенадцати железнодорожных платформ. Успели разгрузить четыре платформы, как вдруг раздались выстрелы, свист и разрывы снарядов. (Правда, снаряды рвались метров за триста от рампы, как говорят артиллеристы, – перелет.) Немцы запаниковали, прекратили разгрузку, паровоз с составом двинулся в сторону станции Медерово. Военного гарнизона, кроме четырех немцев комендатуры, которые уехали на сбежавшем эшелоне, в Шаровке не было. Минут через 25-30 на станции появились три танка с автоматчиками на броне. Мы с другом побежали в поселок сообщить о том, что пришли наши солдаты. Потом со стороны станции доносился лязг гусениц и гул двигателей танков. Ближе к вечеру в поселок заехали две танкетки, бронетранспортер, автобус и автомашина-радиостанция. Позже подъехал “Виллис” с 45-мм пушкой на сцепке. Автобус остановился напротив нашей хаты. Из него вышли четыре офицера-танкиста: майор, два капитана и старший лейтенант. Наша хата была четвертой от дороги и имела два отдельных входа. Майор сказал, что это очень удобно и что в одной половине хаты разместится штаб. Когда в поселок зашли солдаты-автоматчики, первым делом они окопались на ближайшей возвышенности.
У танкистов было вдоволь консервов или, как говорил старший лейтенант, “второго фронта”, но они с удовольствием приняли предложение поужинать с нами, поесть домашней пищи. Последующие дни они тоже ели с нами за одним столом. Во время ужина я приставал к солдатам с расспросами. С их слов я узнал, что они из танкового подразделения 5-го механизированного танкового корпуса 5-й танковой армии. Командир этого подразделения полковник то ли Павлов, то ли Попов, сейчас точно не помню. Я узнал, что у танков на исходе горючее, а горючее, которое есть на нефтебазе, для двигателей наших танков не подходит (на Т-34 стояли дизельные силовые агрегаты, тогда как немецкая бронетехника заправлялась преимущественно бензином. – Авт.), что боезапас израсходован, в танках осталось максимум по три снаряда. Подвоза ни того ни другого не было, из тыла прорвались лишь две автомашины ГАЗ-АА, но оказалось, что они загружены минами к минометам, которых на вооружении подразделения не было. Танки разместились, замаскировались в первом и втором лесах. На следующий день солдаты пытались захватить, а затем удерживать дорогу Аджамка – Новая Прага. Два дня атаковали немецкие позиции, но без огневой артиллерийской поддержки атаки особого успеха не имели. Закрепиться не смогли, но одного немца взяли в плен.
На третий день после обеда я был свидетелем доклада плачущей медсестры, которая рассказывала, как наши войска атаковали позиции немцев и как она после того, как убило командира роты, поднимала солдат в атаку. В поселок вернулось не больше шестидесяти человек автоматчиков, тут же занявших ранее вырытые окопы. На четвертый день, еще до рассвета, полковник на “Виллисе” в сопровождении трех Т-34 выехал (или, как выразился майор: “Сбежал, сволочь”) в штаб корпуса в Ново-Стародуб решать вопросы доставки горючего и боезапаса. Во время завтрака обсуждали обстановку, и майор говорит мне: “Ну, Николашка, сегодня у нас будет жаркий день, так что полезай в свой окоп”. (Я на случай бомбежек станции вырыл под вишней вместительный, человека на три, окоп.)
И действительно, часов в 9 утра в небе над станцией появилась группа немецких самолетов. Они зашли со стороны солнца. Сначала облетели Шаровку, выискивали цели, а затем началась бомбежка. У танкистов, вероятно, не выдержали нервы, и они вывели танки из леса и пытались куда-то ехать. У танкистов средств борьбы с самолетами не было, наших самолетов для прикрытия тоже не было. Вышедшие из укрытия танки стали отличной целью. Устроив “карусель”, немецкие летчики начали охоту, именно охоту в полном смысле этого слова, на танки. Они сначала целили в гусеницы, а затем добивали обездвиженные танки из пушек или мелкими бомбами. Одна группа самолетов, отработав территорию, улетала, прибывала вторая группа и продолжала расстреливать танкистов. Этот кошмар длился часа четыре. Отдельные летчики “Мессеров” охотились на солдат.
На моих глазах погиб начальник штаба. Выйдя из хаты, он хотел добраться до радиостанции, находившейся на берегу пруда, между вербами, метрах в 250 от нашей хаты. Начальник штаба успел пробежать метров двадцать пять, а потом взрывом снаряда ему оторвало голову. Второй ”Мессер” гонялся за сержантом, вооруженным ручным пулеметом. При приближении самолета солдат падал на спину и стрелял по врагам. Когда сержант забежал в наш двор, я его окликнул, и он залез в мой окоп.
После того как самолеты ушли, со стороны Медерово появились немецкие танки, много танков, и бронетранспортеры с пехотой. Вражеские танки с расстояния 400-500 метров добивали те танки, которые еще не горели после налета авиации. Сопротивления никакого не было, немецкие солдаты даже не вылезали из бронетранспортеров. Танковым снарядом подожгли бронетехнику, стоявшую между нашей и соседской хатой. Огонь с бронетранспортера перекинулся на крыши нашей и соседской хат. Соседская сгорела дотла: остались печь да стены, а свою мы успели спасти – лопатами сбрасывали с перекрытия догорающий камыш. Вечером два офицера-танкиста начали собирать уцелевших солдат-автоматчиков. Часть их была в окопах, часть пряталась от самолетов в сараях, в садах и даже в камышах. Собрали не более 30 человек. С наступлением темноты ушли…
Через день мы с Федей пошли смотреть окопы. В окопах и около окопов обнаружили 11 убитых солдат. Документов и медальонов у них не было. Мы их уложили в окопы, накрыли плащ-палатками и засыпали землей. Потом всех их перезахоронили в братской могиле. После этого мы три дня подряд обходили территорию, где стояли подбитые, сгоревшие танки. В районе четвертого леска нашли два Т-34, в которых сгорели танкисты. Сколько человек сгорело, сказать не могу, так как из-за сильного запаха паленого мяса мы в танки не залезали.
Всего на территории станции Шаровка мы насчитали тринадцать подбитых танков Т-34, одну САУ-122, две грузовые машины ГАЗ-АА. Так что разговоры о потере 49 танков – выдумка. В качестве трофеев немцам достались две танкетки английского или американского производства, с них мы сняли два крупнокалиберных пулемета, которые потом отдали двум мужчинам, приехавшим на телеге и назвавшимся партизанами из Знаменского леса. Они попросили собрать для них оружие и боеприпасы. Мы подготовили один ручной пулемет, цинковку патронов к нему, десятка два гранат-“лимонок”. Но партизаны больше не приезжали. Пулемет мы отдали нашим солдатам, когда те пришли в Шаровку во второй раз. А гранаты использовали сами – глушили рыбу в пруду. Кроме танкеток, немцы забрали автобус и радиостанцию на автомашине “Студебеккер”, а также сгоревший бронетранспортер.
Теперь о Павловке, изобилии горючего, снарядов к танковым пушкам, о выгоревшем селе и 50-ти или более подбитых наших танках. Если бы в Павловке было горючее, то офицеры штаба танкового подразделения в Шаровке знали бы об этом наверняка. От Павловки до Шаровки расстояние – пять километров. В Павловке жили мои родичи, там были мои сверстники, с которыми мы вместе ходили в одну школу в Шаровском свеклосовхозе. Они мне не говорили о том, что у них выгорело село и сожжено 50 танков. Если бы это было, то они бы мне обязательно рассказали. В самой Павловке следов бомбежек не было, горевших танков тоже не было. О потерях танков в радиусе три километра от станции Шаровка я могу говорить точно, так как каждую из машин, за исключением засевшей в низине, посетил не менее трех раз. В 1945-46 годах я сдавал цветной металлолом – свинец от сгоревших аккумуляторов, потом олово от радиаторов, затем и сами латунные радиаторы. Потом дело дошло до алюминиевых сплавов деталей и блоков двигателей. Всего было заготовлено 1740 кг цветного металла.
(Николай Микуленко рассказал корреспонденту “УЦ”, зачем ему понадобилось собирать цветмет. Он хотел после седьмого класса школы поступать в техникум, но отец настаивал, чтобы парень продолжил ходить в школу, а по окончании учебы остался работать в совхозе. Николай решил сделать по-своему. Сдавал в пункты вторсырья металлолом, а на вырученные деньги купил билет, уехал в Кировоград и поступил в техникум сельскохозяйственно
го машиностроения. – Авт.)
Второй раз наши войска зашли в поселок и на станцию Шаровка через месяц после октябрьских событий. В поселке в соседнем дворе расположился медсанбат – три брезентовые 50-местные палатки. Каждое утро три санитара отвозили на телеге пять-семь умерших солдат и складывали в братскую могилу. В нашей хате вновь разместилось начальство (капитан по фамилии Туз). Во дворе сделали огромнейший артиллерийский склад, где хранились в основном реактивные снаряды к “Катюшам”, внешне похожие на кислородные баллоны. На станции была военная комендатура с комендантским взводом. Что-то наподобие заградотряда. К нам – подросткам – на станции относились хуже, чем к немцам. Наверное, видели в нас врагов, ведь мы больше года жили на оккупированной немцами территории. Так что до Дня Победы станцию мы почти не посещали.
Между первым и вторым появлением наших войск в Шаровке произошло событие – крушение на железной дороге. Немцы отступали и вывозили тыловые части. Очень спешили и пускали военные составы “вслед” – это когда поезда отправляются и движутся один за другим с интервалом в полчаса, не ожидая прибытия на станцию назначения ранее отправленного эшелона. Это было уже в ноябре. В один из осенних туманных дней, даты не помню, часов в пять утра, раздался страшный грохот, а через некоторое время – людские крики. Перед обедом мы с другом побежали посмотреть, что же там произошло.
Метрах в сорока от железнодорожных путей нас остановили солдаты оцепления. Но разрешили наблюдать из лесопосадки. По национальности солдаты охраны были азербайджанцы, расквартированы они были в поселке, и мы многих знали. То, что мы увидели, было ужасно. Паровоз лежал на боку влево по ходу поезда, вагоны свалились под откос с высоты три-четыре метра справа по ходу поезда. Часть вагонов “влезли” один на другой. В этом сплетении металла и досок находились люди. Разборкой занималась специальная команда немецких солдат, они вытаскивали из завалов раненых и отправляли на станцию Шаровка. Мертвых хоронили в вырытые около лесополосы большие ямы. Уложили в ямы человек шестьдесят, засыпали землей и разровняли грунт на уровне земли. Похоронили отдельно какого-то офицера в коричневом костюме со свастикой на левом рукаве.
По рассказу солдат-азербайджанцев, произошло следующее: воинский состав остановился у закрытого семафора. Состав, вышедший “вслед” со станции Куцовка, вела паровозная бригада украинцев в составе машиниста, помощника машиниста и кочегара. Для надзора за ними в кабине паровоза находился вооруженный немецкий солдат. Бригада оглушила немца-охранника, открыла максимальную подачу пара в цилиндры, разогнала состав, а затем, прихватив автомат немца, выскочила на ходу из паровоза. Поезд врезался в хвостовой вагон впереди стоявшего состава и свалился под откос. Часть вагонов полезли друг на друга, часть свалилась под откос. Бригаду немцы не нашли. Последствия аварии устранили через пять суток. Вагоны долгое время служили источником досок, металла. Даже в 1948 году слесаря совхоза снимали с вагонов болты и гайки для ремонта сеялок. Может, кто-то из паровозной бригады еще живой и поделится своими воспоминаниями, расскажет о людях, совершивших этот подвиг? Я говорю подвиг, потому что они рисковали своей жизнью.
Я пытался найти какие-нибудь упоминания об октябрьских событиях 1943 года в районе станции Шаровка. Перечитал много мемуаров. Но ничего нигде не сообщалось. В одной из книг, уже не помню какой, нашел коротенькое сообщение: в направлении села Новая Прага шли бои местного значения. Вот и все.
С уважением, Микуленко Николай Филиппович».
Это сообщение в редакцию «УЦ» пришло по электронной почте от Николая Логвина из Александрии.
«Я и мои родители родились в селе Митрофановка. Моему отцу 90 лет, инвалид ВОВ, война его застала на срочной службе в г.Лида, Беларусь. Моя мама, бабушка и многие односельчане рассказывали о событиях, которые описаны в статье “Забытый танковый рейд”. Танки прорвались к Митрофановке, но там были жестоко разбиты. Объездчик Борис Микитюк, проезжая очередной раз по полям, услышал русскую речь с просьбой о помощи, которая исходила со стороны скирды. Подойдя поближе, он увидел двух обгоревших танкистов, которые прятались в скирде. Борис Микитюк попросил их продержаться до вечера, а когда стемнело, переправил их в село Митрофановка и разместил танкистов в подвале. В селе ещё действовала немецкая власть, но уже наши войска были на подходе. Не дождавшись полного освобождения села, объездчик пригласил танкистов в хату, где они поужинали. В это время кто-то сообщил немцам, те приехали, арестовали всех троих и на второй день расстреляли за селом. Эту историю я сам лично слышал от жены Бориса Микитюка Федоры. После гибели мужа она прожила сама до глубокой старости…»
“Правдоруб”,
“Украина-Центр”,
Подборку подготовил Александр Виноградов, «УЦ»
