Историческая география Золотой Орлы: местоположение городов, их наименования.

[деус]

Город Орда
Исследования, проведенные в 1953 г. экспедицией Института археологии АН УССР под руководством В.И.Довженка в 30 км к югу от г. Запорожье на левом берегу Днепра в районе целой системы про¬ток впадающей в Днепр реки Конской (Конские Воды), выявили на территории окруженного днепровскими плавнями урочища Великие Кучугуры развалины золотоордынского города площадью около 10 га. Были обнаружены остатки кирпичной мечети, бани и жилого здания дворцового типа. Исследованы фундаменты небольших жилых домов рядового населения с характерными для золотоордынских построек этого типа канами и суфами. Существование города отнесено к XIV-XVI вв. Высказано предположение, что он являлся административным центром большой области [Довженок, 1961, с. 175-193]. В.И.Довжен-ком отмечено свидетельство «Книги Большому Чертежу», которая именно на этом месте помещала «городок Мамаев Сарай» [Книга, 1950, с. 111].
В.Л.Егоров предложил идентифицировать Кучугурское городище с городом, который на некоторых золотоордынских монетах 60-х годов XIV в. фигурировал под арабским названием Шехр ал-Джедид, т.е. Новый город [Егоров, 1985, с. 84-85]. Автор этих строк еще прежде отождествлял Кучугурское (Запорожское) городище, располагавшееся в обширном районе, некогда называвшемся Великим Лугом, с золото-ордынским городом Орда (на монетных легендах — Орду) [Григорьев, 1983, с. 34-35]. Здесь мы попытаемся суммировать данные письменных
© А.П.Григорьев, 2007
 
источников и монетного материала, свидетельствующие в пользу на¬шего предположения.
События, происходившие в Золотой Орде в 60-70-х годах XIV в., уже подвергались исследованию [Григорьев, 1983, с. 9-54; Григорьев, 1985, с. 160-182]. Восстановим их ход применительно к нашей про-блеме. В августе 1361 г. родовой князь Мамай, зять покойного хана Бердибека (1357-1359), поднял мятеж против пришлых с востока ха¬нов, которые не принадлежали к потомкам Бату. Мамай провозгласил ханом Абдуллу (1361-1370). Последний воссел на престол в Новом Сарае в сентябре 1362 г. и продержался там до конца года. Зимой 1362 г. выступивший из Гюлистана (располагавшегося в пределах Булгара) [Григорьев, 1985, с. 172] хан Мюрид (Мурат русских летопи¬сей, 1361-1364) разгромил войска Мамая и прогнал его вместе с Аб-дуллой на правый берег Волги. Начиная с 1363 г. русские летописцы четко отличают Орду «Муротову» от Орды «Мамаева царя» Абдуллы [Рогожский, 1965, стб. 74]. Кстественной границей между враждую¬щими сторонами служила Волга. Известно, что под словом «Орда» русские авторы подразумевали и собственно ханскую ставку, и терри¬торию, подвластную данному хану.
В том же, 1363 г. на монетах, регулярно выпускавшихся от имени ставленников Мамая — ханов Абдуллы и Мухаммеда Бюлека (1370— 1380), появился помимо прочих новый и главный центр чекана — Ор¬да [Григорьев, 1983, с. 50-51]. Можно ли на основании показаний рус¬ских письменных источников утверждать, что в ряде случаев под Ор¬дой подразумевалась не просто территория, а именно ханская рези-денция, город, располагавшийся во владениях Мамая в районе Вели¬кого Луга и намного переживший его устроителя? Представляем тако¬го рода примеры.
Начнем с того, что русские летописи за соответствующие годы бу¬квально пестрят указаниями на Мамаеву Орду. Зачастую эти указания однозначно воспринимаются автором этих строк как доказательные в пользу нашего понимания. Например, под 1370 г. читаем сообщение о восшествии на престол Мухаммеда Бюлека: «Мамай у себе в Орде посадил царя другаго Мамат солтан» [Рогожский, 1965, стб. 92]. При этом мы отдаем себе отчет в том, что другие исследователи могут и не согласиться с нашей концепцией, сочтя ее недостаточно обосно¬ванной. Так что поищем примеры более убедительные.
В 1379 г. из Москвы в Константинополь отправился на поставление к патриарху нареченный митрополит Митян, а вслед за ним туда же бежал суздальский епископ Дионисий. Они шли разными дорогами:
 
«Митяи поиде по суху к Орде, а Дионнси Влъгою в судех к Сараю [Рогожский, 1965, сто. 137]. Здесь Орда приравнивается летописцем к городу Сараю как равнозначная резиденция хана-соперника.
Если принять летописное свидетельство о наличии постоянной ханской резиденции под названием Орда на территории, которая кон¬тролировалась Мамаем, то новое звучание приобретают и выходные данные жалованной грамоты (ярлыка) Бюлека, выданной на имя ми¬трополита Митяя в 1379 г. и дошедшей до нас только в русском пере¬воде. Местом выдачи грамоты названа ханская ставка на Великом Лугу, т.е. как раз в том районе, где было обнаружено Кучугурское городище [Григорьев, 1980, с. 35-38]. Почему же в ярлыке Бюлека Орда не названа Ордой?
Надо полагать, что к тому были препятствия по форме и по суще¬ству. Стабильная форма обозначения места выдачи золотоордынских грамот предусматривала слова: «Написана, когда ставка находилась в таком-то месте...». Понятие «ставка» всегда — и по-монгольски, и по-тюркски — передавалось словом «орда». В нашем случае получилась бы явная тавтология. С другой стороны, не исключено, что Орда нико¬гда не возводилась ханами в ранг обычного города. Это было постоян¬ное, хорошо обустроенное убежище, скрытое в днепровских плавнях среди речных проток, озер и болот и не имевшее крепостных стен. По¬тому-то и название города было необычным — Орда.
Руководствуясь сказанным, можно однозначно воспринимать на¬звание Орда и в летописном рассказе о путешествии Митяя в Констан¬тинополь в 1379 г. Тогда начальными вехами его пути были названы Москва, Коломна, перевоз через Оку, Рязанская земля. «И проходя¬щим им Орду и ту ят бысть Митяи Мамаем, и немного удръжан быв и пакы отъпущен бысть. И проидоша всю землю Татарьскую и приидо-ша к морю Кафиньскому (Феодосийский залив Черного моря в Кры¬му. — А.Г.)...» [Рогожский, 1965, стб. 128-129]. Тут же вспоминается поездка Дмитрия Донского в Орду к Мамаю в 1371 г., когда он шел к цели тем же путем, сопровождаемый до переезда через Оку митропо¬литом Алексием [Рогожский, 1965, стб. 96-97].
После Куликовской битвы Мамай осенью 1380 г. собрал остатки армии, сразился с ханом Токтамышем (1379-1395), был полностью разбит и бежал в Крым. «Царь же Токтамышь посла за ним в погоню воя своя и оубиша Мамая, а сам шед взя Орду Мамаеву и царици его и казны его и улус весь пойма...» [Рогожский, 1965, стб. 141]. Иными словами, послав за Мамаем погоню, Токтамыш лично отправился в Орду, являвшуюся ханской резиденцией, и захватил ее. Повествуя за¬
 
тем о событиях третьего года правления Токтамыша, русский летопи¬сец уточняет: «...царствующему в Орде и в Сараи» [Никаноровская, 1962, с. 76], что еще раз подчеркивает наличие в недавнем прошлом двух самостоятельных ханских резиденций.
Название Орды как одного из центров чекана фигурирует на моне¬тах Токтамыша и последующих ханов вплоть до 20-х годов XV в. [Фе¬доров-Давыдов, 1960, с. 133-188; Федоров-Давыдов, 1963, с. 185-218]. Следует отметить, что с первых лет XV в. начинается своеобразное вырождение чекана — на монетах год выпуска все чаще не указывает¬ся, что сильно затрудняет их датировку. Последним золотоордынским ханом, от имени которого выпускалась монета в городе Орде, был У луг-Мухаммед (1419-1437) [Федоров-Давыдов, 1963, с. 198, №445], ставший позднее основателем рода казанских ханов. Подробный лето¬писный рассказ о поездке в ставку Улуг-Мухаммеда — город Орду (сентябрь 1432 — июнь 1433 г.) — внука Донского, Василия Темного, который «сперся о великом княжении» со своим дядей Юрием Дмит¬риевичем, не сообщает о маршруте путешествия князей [Никаноров¬ская, 1962, с. 102-103]. Однако рассказчик очень точно передает поли¬тическую ситуацию того времени, соотношение противоборствующих сил (споры в Орде, «умыкание» Юрия Дмитриевича в Крым, угроза со стороны Кичиг-Мухаммеда, который, как свидетельствует нумизма¬тический материал [Федоров-Давыдов, 1960, с. 167, № 189; с. 168, №195; Федоров-Давыдов, 1963, с. 199, №448; с. 217, № 186а], утвердился тогда в Хаджитархане). У читателя возникает уверенность в том, что главные события рассказа разворачивались именно в городе Орде.
Борьба между У луг-Мухаммедом и Кичиг-Мухаммедом заверши¬лась победой последнего в 1437 г. «Тоя же осени, — передает лето¬пись, — пришел царь Махмут (Улут-Мухаммед. — А.Г.), селе во граде Белеве, оубежав от иного царя» [Никаноровская, 1962, с. 106]. На юг, в свою прежнюю резиденцию, Улуг-Мухаммед больше никогда не воз¬вращался. Выпуск монеты в Орде прекратился. Она, видимо, превра¬тилась в место для размещения походных ставок крымских ханов из рода Гиреев, которые фактически контролировали территорию быв¬шей Мамаевой Орды. В 1501-1502 гг. ставка крымского хана Менгли-Гирея располагалась на Кобыльей воде. Название реки Конские воды (ныне Конская) является русской калькой с ее тюркского обозначения Йилкы су [Запорожские, 1860, табл. X], где слово йилкы может зна¬чить и «конь, лошадь (без различия пола)», и «кобыла» [Будагов, 1871, с. 364], а слово су — «вода, река». Более древним русским названием
 
Конских вод было Кобылья вода. Для продолжительного пребывания на берегу этой реки крымский хан, скорее всего, облюбовал забро¬шенное городище, прежде называвшееся Орда, откуда московский великий князь Иван III получал сообщения русских посланников и ханские письма о последних этапах борьбы Менгли-Гирея с «Ахмато¬выми детьми» и торжестве над ними крымского хана.
Название прежнего города Орды было забыто. Однако нет сомне¬ния, что среди местного населения долгие годы жила память об этом запустевшем городище, некогда противопоставившем себя главной ставке золотоордынских ханов — Сараю. В 70-е годы XVI в. была со¬ставлена «старая разрядная роспись» «полю», т.е. территории между левыми притоками Днепра и правыми притоками Дона. Она служила практическим руководством для русской «государевой службы посы¬лок» [Книга, 1950, с. 3-5]. Составители этой «росписи» не могли обойтись без услуг бывалых, знающих людей, которые и вспомнили, что «городок», сохранившийся в плавнях на левом берегу Днепра, — это Мамаев Сарай. Позднее «роспись» послужила источником для «нового чертежа», который в 1627 г. лег в основу «Книги Большому Чертежу» [Книга, 1950, с. 5].
Город Янгишехр
Вопросы исторической географии Золотой Орды вызывали интерес русских ученых со времени зарождения истории как науки, т.е. с XVIII в. Однако долгие годы разработка этих вопросов носила подчи-ненный характер. Специалисты, как правило, помещали свой истори-ко-географический комментарий в справочном аппарате публикуемых источников по истории Золотой Орды, делали краткие замечания ана-логичного свойства в общих трудах по истории России и Золотой Ор¬ды, уточняли местоположение отдельных ордынских населенных пунктов в статьях-заметках. Затем появилось первое монографическое исследование В.Л.Егорова [Егоров, 1985], создавшее ту необходимую первооснову, которая позволяет специалистам более целенаправленно и качественно решать проблемы исторической географии Золотой Ор¬ды в целом и отдельные моменты, ее составляющие.
Среди крупнейших золотоордынских городов XIV в. В.Л.Егоров называет Шехр ал-джедид, который именовали также Янгишсхром. При этом ученый констатирует, что местонахождение города до на¬стоящего времени не выяснено. Еще в 1826 г. Х.М.Френ предположи¬тельно поместил Янгишехр в Средней Азии на Сырдарье. В 1977-
 
1979 гг. С.А.Янина и Л.Л.Полевой выдвинули более обоснованное допущение, что Янгишсхром в XIV в. называлось городище Старый Орхей в Оргеевском районе Молдавии. Эти авторы основывались на изучении 55 ордынских монет, обнаруженных в Старом Орхее. На монетах читалось имя хана Мамаевой орды Абдуллы (1361-1370), а в качестве места чекана назывался город Шехр ал-джедид, или, реже, Янгишехр (оба названия переводятся одинаково — Новый город). На этом и замыкался круг источников и косвенных свидетельств, на осно¬вании которых можно было судить о названии и местоположении го¬рода [Егоров, 1985, с. 13, 81, 139].
В.Л.Егоров убедительно показал беспочвенность допущения С.А.Яниной и Л.Л.Полевого. Старый Орхей подвергся разгрому в на¬чале 60-х годов XIV в. Ордынцы были навсегда изгнаны из него. На территории Пруто-Днестровского междуречья оформилось Молдав¬ское княжество. Мало того, после разгрома на Синих Водах в 1363 г. влияние Мамаевой орды не распространялось западнее Днепра. Эту территорию контролировал литовский великий князь Ольгерд. А мо¬неты с именем Абдуллы чеканились в Янгишехре от 1363 или 1364 до 1369 г. На место Старого Орхея они могли попасть только в результа¬те торговых операций между Молдавией и Ордой.
В.Л.Егоров высказал собственную догадку, локализовав Янгишехр в границах расположения Мамаевой орды. Он предположил, что горо¬дище, обнаруженное и обследованное в 1953 г. в 30 км к югу от г. За¬порожье, на левом берегу Днепра, в урочище Великие Кучугуры, в XIV в. как раз и являлось искомым городом Янгишехром [Егоров, 1985, с. 84—85]. Никакого дополнительного вещественного или пись¬менного подтверждения своей догадки В.Л.Егоров не привел. При этом исследователь отметил, что на территории левобережного бас¬сейна Днепра «в различных письменных источниках и на картах встречаются упоминания о развалинах золотоордынских населенных пунктов, локализовать которые на карте не представляется возможным из-за их полной неизученности» [Егоров, 1985, с. 86].
Автор этих строк в 1990 г. на материале ряда вещественных и письменных источников высказал и обосновал гипотезу о том, что ор¬дынский город, возникший на месте Кучугурского городища в 1363 г., со времени основания до осени 1437 г. именовался Ордой [Григорьев, 1990, с. 152-158]. Насколько известно, никто еще этого утверждения не оспорил. Остается искать Янгишехр в другом месте, обязательным условием для чего является расширение круга источников, ибо на территории бывшей Мамаевой орды к настоящему времени локализо¬
 
ваны десятки золотоордынских городищ, подлинные имена которых никому не известны. Даже отмеченные на средневековых итальян¬ских картах населенные пункты вдоль побережья Крыма в боль-шинстве своем не поддаются расшифровке [Егоров, 1985, с. 86, 90, 138].
Среди документов, относящихся к истории ордыно-венецианских связей в XIV в., сохранился итальянский перевод послания, состав¬ленного в марте 1356 г. от имени правителя Крыма Зайн ад-Дина Рама¬дана венецианскому дожу Джованни Градениго (1354—1356). В письме приводится название корабельного пристанища, предоставленное Ра¬маданом венецианским купцам в качестве торговой фактории,— «Провато, название которого Новый город» [Diplomatarium, 1899, с. 25, № 15]. Такое необычное двойное наименование объясняется, на наш взгляд, тем, что вначале здесь говорится о старинном обозначении морской бухты и вообще прилегающей местности, а затем о недавнем названии ордынского поселения, возникшего тут же.
Первое обозначение — Провато — убедительно локализовано и ис¬толковано в 1915 г. А.Л.Бертье-Делагардом. В XIV в. венецианцы на¬зывали небольшую морскую бухту между Кафой (Феодосия) и Сол-дайей (Судак) Provato или Provanto. В XV в. то же место генуэзцы именовали Pefidima или Possidima. Наименование бухты и прилегаю¬щей к ней местности в форме Провато сохранилось в народе вплоть до присоединения Крыма к России в 1783 г. Местные русские рыбаки переиначили это название по созвучию в Праватку. В таком виде оно бытовало по крайней мере до начала Первой мировой войны, хотя на официальных картах тогда (и по сей день) название бухты значилось как Двуякорная. А.Л.Бертье-Делагард объяснил долговечность вене¬цианского топонима тем, что в основе его лежало старинное греческое название местности, которое в переводе означало «овца, овечье место». Тем более что выпас овец «и до сих пор встречается на этом почти без¬водном, безжизненном, пустынном месте» [Бертье-Делагард, 1915, с. 254]. Согласно туристской километровой карте Южного берега Кры¬ма, изданной в Киеве в 1992 г., в районе бухты Двуякорной в километре от берега и сегодня располагается овцетоварная ферма.
Второе обозначение — Новый город — до сих пор никем не ком¬ментировалось. Представляется крайне заманчивым видеть в итальян¬ском переводе названия Новый город (Citade Nova), зафиксированного в письме Рамадана, тюркское имя города Янгишехр. Дело в том, что к середине XIV в. этнически монгольская часть населения Золотой Ор¬ды практически ассимилировалась в языковом отношении с численно
 
преобладающей тюркской его частью. Языком общения стал тюркский язык. Двуязычие, видимо, сохранялось непосредственно в ханской ставке — в среде правящей элиты. Только в ханской канцелярии офи¬циальные, в особенности межгосударственные, документы традици¬онно оформлялись на монгольском языке, а затем через языки-по¬средники, в число которых входили тюркский и персидский, перево¬дились на официальный язык данного зарубежного государства.
Ко времени правления хана Джанибека (1342-1357) относится, по монетным данным, перенос ханской резиденции из Сарая в Новый Сарай. Не исключено, что в тот же период ордынцы основали в бухте Провато новое поселение, назвав его по-тюркски Янгишехр. Получив место в этом поселении в качестве компенсации за временно утрачен¬ную базу в Азове, венецианцы по необходимости обосновались в Ян-гишехре. В официальной переписке они, по своему обыкновению, продолжали называть новое пристанище его старинным греческим именем — Провато. Тем более что в такой форме название означало по-итальянски «проверенный», «испытанный». После прихода к власти в Орде Бердибека (1357-1359) в 1358 г. за венецианцами было под¬тверждено право пользования портом Провато [Diplomatarium, 1899, с. 51, №25].
Смерть Бердибека в 1359 г. открыла в Орде эпоху «великой замят¬ии» 60-70-х годов XIV в., известную главным образом из материалов русских летописей и по ордынским монетам [Григорьев, 1983, с. 9-54]. На этих последних и только на них обнаружило себя тюркское назва¬ние Нового города — Янгишехр. Поскольку монетные легенды в Орде выполнялись буквами арабского алфавита, изготовители монетных матриц обычно придерживались правила писать сложные названия городов по-арабски. Например, наименование «Новый Сарай» писа¬лось в форме «Сарай ал-джедид», где корневое имя («Сарай») остава-лось тюркским, а определение к нему («новый») читалось по-арабски (ал-джедид), сопровождалось арабским определенным артиклем и располагалось после определяемого слова. Поэтому и на большинстве монет с названием Янгишехра мы видим его арабскую форму — Шехр ал-джедид. Конечно, население Орды, в массе своей неграмотное, мо¬нетных легенд не читало и в обиходе использовало не арабские, а из-начальные наименования городов. Так что и мы оставляем только один вариант названия — Янгишехр.
Допущенное нами тождество венецианского корабельного приста¬нища Провато, расположенного в непосредственной близости от гену¬эзской Кафы, с ордынским Янгишехром, возникшим, скорее всего, в
 
период правления Джанибека, носит пока еще декларативный харак¬тер. Попытаемся обосновать это допущение более убедительно, вклю¬чив его в ткань реальных событий ордынской истории 60-х годов XIV в., которые подтверждаются источниками и достаточно хорошо известны.
В начале 60-х годов XIV в., в самый разгар междоусобицы в Орде, когда только в новосарайской резиденции за период от смерти Берди-бека в 1359 г. до воцарения Ордумелика в 1361 г. с калейдоскопиче-ской быстротой сменили друг друга Кулпа, Навруз, Хызр и Тимур-ходжа, русские летописи зафиксировали такое сообщение: «Царь въста, именем Кильдибек, творящеся сын царя Чанибека, и той многыхъ по-би, последи же и самъ убьенъ быстъ [Полное, т. 15, вып. 1. Пг., 1922, стб. 70; т. 18. СПб., 1913, с. 101; т. 23. СПб., 1910, с. 113]. Иными сло¬вами, в 1361 г. под именем Кельдибека на политическую арену в Орде вышел самозванец.
Какие силы выдвинули на ханство в Золотой Орде Кельдибека? Единственный источник наших сведений об этом — персоязычный автор начала XV в. Муин ад-Дин Натанзи. Согласно его хронике, ро-довые князья, «согласившись (между собой), возвели на трон царства неизвестного человека под предлогом, что он Кельдибек, сын Джани-бек-хана» [Тизенгаузен, 1941, с. 129]. Главным лицом в правительстве Кельдибека, носившим титул великого князя (улугбек), стал человек, при имени которого в хронике Натанзи, составленной по-персидски буквами арабского алфавита, не проставлены диакритические точки, т.е. оно просто не читается. Точнее, существует довольно много вари¬антов его прочтения.
Издатели русского перевода извлечений из хроники Натанзи огра¬ничились такой формой: «... сын ...». В подстраничном примечании к ней значится: «В рук. неразборчиво» [Тизенгаузен, 1941, с. 129]. Меж¬ду тем в оригинальном тексте имя главы правительства Кельдибека написано вполне отчетливо (только без диакритики) [Тизенгаузен, 1941, с. 234]. Наиболее приемлемым вариантом его прочтения пред¬ставляется имя Яглыбай сын Тоглубая. Тем более что имя Яглыбая, вождя рода бахрин, относившегося в улусе Джучи к племенам правого крыла, хорошо известно со времени правления Токтамыша (1379-1395). Яглыбай погиб в сражении с войсками Тимура в 1395 г. [Тизен¬гаузен, 1941, с. 151, 168, 173, 177, 202, 207, 208].
Княжеский род бахрин находился в родстве с такими могущест¬венными племенами князей правого крыла, как кунграт, найман, дже-лаир и ушин [Тизенгаузен, 1941, с. 208]. Так определяется родовая
 
принадлежность князей, объединившихся под главенством бахрина Яглыбая для достижения власти и стабилизации положения в Орде. Они-то и выдвинули подставного хана Кельдибека. Монеты с именем Кельдибека начинают чеканиться в Азове и Новом Сарае с 762 г.х. (11.11.1360 — 30.10.1361). Поскольку на это же время приходится че¬канка в названных городах монет с именами Хызра, Тимур-ходжи и Ордумелика, то, надо полагать, утверждение в Азове и Новом Сарае Кельдибека произошло не ранее 1361 г. Лишь среди азовских монет Кельдибека встречаются не только серебряные, но и медные. Послед¬нее обстоятельство является проверенным свидетельством в пользу того, что в Азове в тот год он обосновался раньше и прочнее, чем в Новом Сарае. Следовательно, в 1361 г. Кельдибек был провозглашен ханом в Азове, из которого предпринял поход на Новый Сарай, где сверг с престола и убил Ордумелика. Это событие, видимо, имело ме¬сто осенью (сентябрь-октябрь) 1361 г. Тогда же власть Кельдибека была провозглашена и в Мохше, свидетельством чему служат его мохшанские монеты от 762 г.х.
В 763 г.х. (31.10.1361 —20.10.1362) Кельдибек продолжает чека¬нить монету в Новом Сарае и Азове, причем появляются и его медные новосарайские монеты [Григорьев, 1983, с. 30-39]. Группировка кня¬зей во главе с Яглыбаем проводит от имени Кельдибека политику физического устранения своих соперников. Их первой жертвой пал Могулбуга [Тизенгаузен, 1941, с. 129]. Этот военачальник был улугбе-ком в начале правления Бердибека, оттеснив от власти Тоглубая, род¬ного отца Яглыбая, и сыграт главную роль в возведении Бердибека на трон [Тизенгаузен, 1941, с. 128-129]. Кроме того, с севера Новому Са¬раю угрожал хан Мюрид, упрочившийся в Гюлистане (Булгаре), воз¬можно, еще в конце 1360 г. Улугбеком в правительстве гюлистанского владыки был сын Могулбуги Ильяс [Григорьев, 1992, с. 11]. Однако до прямого столкновения Кельдибека с Мюридом дело не дошло, так как прежде последовало нападение на Новый Сарай с запада.
Летом 1361 г. из новосарайской группировки князей выделился Мамай, отнявший пост улугбека у Могулбуги в последний год правле¬ния Бердибека. Для достижения этого он использовал женитьбу на дочери Бердибека [Тизенгаузен, 1884, с. 389]. Мамай овладел правым берегом Волги, закрепился там и провозгласил ханом родственника Бердибека Абдуллу. Приблизительно летом 1362 г. Мамай сокрушил войско Кельдибека под Новым Сараем, изгнал его из ордынской сто¬лицы, а затем и из Азова. Уже в 763 г.х. (видимо, с осени 1362 г.) в названных городах монета начинает чеканиться от имени Абдуллы.
 

[деус]

С остатками сил Кельдибек, должно быть, отошел в Крым. До осени 1363 г. его имя в источниках не упоминается.
В 764 г.х. (21.10.1362 — 09.10.1363) Абдулла продолжает чеканить монету в Новом Сарае и Азове. С 1363 г. в русских летописях появля¬ется термин «Муратова орда», обозначавший ордынские земли на вос¬ток от Волги [Григорьев, 1983, с. 32]. В том же году Мюрид со¬брался с силами, выступил из Гюлистана, разгромил Абдуллу, про¬гнал его из Нового Сарая и обеспечил себе верховную власть на волж¬ском левобережье. Абдулла отступил в Азов и продолжил там чеканку монеты. Помимо этого, осенью 1363 г. Абдулла обустроил себе рези¬денцию в районе Великого Луга, находившегося в излучине Днепра, и назвал свое убежище Орда. С 765 г.х. (10.10.1363—27.09.1364) в Ор¬де производилась регулярная чеканка монеты от имени Абдуллы [Гри¬горьев, 1983, с. 34-35]. С наступлением зимы 1363/64 г. владычество Абдуллы распространяется все дальше на юг. Его улугбек Мамай устраивает ставку в городе Крым (Старый Крым) и энергично подчи¬няет себе весь Крымский полуостров. Тут вновь всплывает имя Кель¬дибека.
Вспомним фрагмент из истории деятельности венецианских торго¬вых факторий в Северном Причерноморье. После смерти Бердибека правительство дожа Джованни Дольфина (1356-1361) незамедлитель¬но получило известия об этом и последующих событиях в Орде от своих представителей в Азове и Провато. Не позднее осени 1360 г. в Азове приступил к своим обязанностям новый венецианский предста¬витель Якопо Корнаро, носивший официальный титул консула в Тане (Азов) и «во всей империи Газарии». Последнее словосочетание по¬нималось Е.Ч.Скржинской как обозначение всей территории Золотой Орды [Скржинская, 1973, с. 116-118]. Такое осмысление неверно по существу, ибо в таком случае не было бы нужды в выделении из этого ареала Таны. Под Газарией венецианцы, как и генуэзцы, подразумева¬ли восточную часть Крымского полуострова. В связи с финансовыми трудностями и реальной опасностью для жизни венецианских пред¬ставителей в Орде в то смутное время правительство Венеции напра¬вило Якопо Корнаро консулом не только в венецианский квартал Азо-ва, но также и в Провато (Янгишехр), Калитру (Коктебель, ныне Пла-нерское), Солдайю. Дело в том, что в 1358 г. венецианские купцы по¬лучили от Бердибека подтверждение на владение портом Провато и право захода в порты Коктебеля и Судака, на торговлю в них [Diplo-matarium, 1899, p. 51, №25]. Все три пункта располагались в восточ¬ной части Южного берега Крыма, т.е. в Газарии.
 
С осени 1360 до весны 1361 г. новый венецианский консул провел положенную ему работу по организации бесперебойной торговли с Ордой. А затем он оказался перед фактом захвата Кельдибеком Азова. Появился новый хан, с которым Корнаро неизбежно должен был встре¬титься лично, чтобы получить от него подтверждение на прежние при¬вилегии венецианских купцов. Столь же необходимы были письменные консультации Корнаро с метрополией, ибо получение от Кельдибека новой жалованной грамоты потребовало солидной суммы из государ¬ственной казны на подарки хану и его окружению. Значительно более крупные средства тут же понадобились и на финансирование пред¬стоящего похода Кельдибека на Новый Сарай. Нет сомнения в том, что Венеция незамедлительно предоставила своему консулу в Азове и Газа'рии все необходимое. В противном случае Корнаро тут же лишил¬ся бы должности и головы, а метрополия потеряла свои торговые представительства в Северном Причерноморье. В сентябре-октябре 1361 г. Кельдибек овладел Новым Сараем и сидел в нем до лета 1362 г. Разбитый Мамаем, он отступил в Азов, но и там не смог удержаться. Преследовавший его по пятам противник выбил Кельдибека из Азова. 18 августа 1362 г. в Азове же кончил жизнь Якопо Корнаро. Эта дата сохранилась на мраморном надгробии венецианского консула, слу¬чайно обнаруженном в Азове в 1889 г. [Скржинская, 1973, с. 104-107].
Можно предположить, что Корнаро был убит как пособник Кель¬дибека по распоряжению ставленника Мамая Абдуллы. Немым свиде¬тельством в пользу такого предположения является полное молчание по этому поводу официальных документов, хранящихся в архивах Ве¬неции. На страницах многочисленных томов регистров, содержащих постановления венецианского сената, нет даже текста документа о на¬значении Якопо Корнаро консулом в Тану, хотя серия регистров с апреля 1359 по апрель 1363 г. полностью сохранилась [Скржинская, 1973, с. 108]. Видимо, все письменные свидетельства о деятельности Корнаро были специально изъяты тайным правительственным распо¬ряжением. Как, например, были изъяты из протоколов сената все сви¬детельства о захлестнувшей Италию в 1347-1349 гг. пандемии чумы, косвенными виновниками которой явились и венецианские купцы, занесшие ее на своих кораблях с берегов Черного моря [Ковалевский, 1905, с. 134].
Обстоятельства смерти и имя Корнаро были «забыты» его соотече¬ственниками позднее. В те дни лета и осени 1362 г. события развора¬чивались настолько стремительно, что у венецианской стороны прак-тически не было возможности для их адекватной оценки и дальнейше¬
 
го прогнозирования. Разгромленный Кельдибек со своими сторонни¬ками отступил в Крым и закрепился на полуострове по крайней мере до осени 1363 г. Своей резиденцией он избрал принадлежавший вене¬цианцам порт Провато (Янгишехр), отметив это событие в 765 г.х. (10.10.1363 — 27.09.1364) чеканкой монет от своего имени [Григорьев, 1983, с. 31-32]. Зимой 1363/64 или весной 1364 г. войска под командо¬ванием Мамая очередной раз одержали верх над отрядами Кельдибека. В том же, 765 г.х. на новых монетах Янгишехра чеканилось имя хана Абдуллы.
Кельдибек снова бежал, возможно на венецианском судне. Куда он мог теперь направиться? Выбор был невелик — на Таманский полу¬остров и далее на восток— в бескрайние степи Северного Кавказа. Влияние Мамаевой орды на ту территорию никогда не распространя¬лось, а у Мюрида на севере были свои проблемы. Осенью 1363 г. он был вынужден отдать Новый Сарай Хайр Пуладу и отступить в Гюли-стан. На Северном Кавказе обустройство Кельдибека заняло больше времени, чем в Крыму. Тем не менее уже в 767 г.х. (18.09.1365 — 06.09.1366) Кельдибек вновь сидел в Азове и чеканил там свою монету. И опять в том же году в Азове возобновился монетный чекан Абдуллы [Григорьев, 1983, с. 32]. Канва событий реконструируется однозначно. Между сентябрем 1365 и сентябрем 1366 г. Кельдибек, а точнее, его улугбек Яглыбай, собравшись с силами, овладел Азовом, но вскоре был вынужден вернуть его. Только тогда Яглыбай окончательно разуверил¬ся в возможностях ставленника. Он «улучил удобный случай и убил его» [Тизенгаузен, 1941, с. 129], а сам бежал к Токтамышу.
Итак, в Янгишехре монета с именем Абдуллы чеканилась только до 1369 г. После этого янгишехрская монета полностью исчезает. Куда же девался сам город? Очевидно, Янгишехр (Провато) остался на сво¬ем месте. Однако в период правления эфемерных ханов 70-х годов XIV в. здесь было просто не до чеканки монет. После того как в 1379 г. Сараем, Новым Сараем, Гюл истаном и Азовом овладел Токтамыш [Григорьев, 1983, с. 47-49], венецианцам удалось подтвердить у него свое право на пользование портом Провато. Путь в Азов им был за¬крыт на два года после изнурительной войны 1376-1381 гг. с Генуей.
0 уже летом 1382 г. гавань Провато была использована Венецией в качестве транзитного пункта для организации торговой экспеди¬ции в Трапезунд. Летом 1383 г. подобная навигация была повторена с заходом еще и в Азов [Карпов, 1981, с. 71-72].
озможно, история монетного двора Янгишехра не прекратилась 0Сле смерти Абдуллы. В 80-е годы XIV в. имели хождение монеты
S —2074
 
Токтамыша, битые в Новой Орде (Орду ал-джедид) [Григорьев, 1983, с. 35]. Предшествующие исследователи даже не пытались локализо¬вать этот пункт. Может быть, Токтамыш переименовал Новый город в Новую ставку и Янгишехр стали называть по-тюркски Янгиорду?
На первых русских картах Крыма 70-80-х годов XVIII в. в бухте Двуякорной на месте порта Провато была показана армянская дере¬вушка. Развалины армянской церкви недалеко от морского берега еще довольно хорошо сохранились к 1914 г. [Бертье-Делагард, 1915, с. 254]. В настоящее время на этом месте населенных пунктов нет.
Закончив рассмотрение и интерпретацию доступных источников в пользу локализации Янгишехра на месте порта Провато, автор на¬стоящей статьи припомнил одну деталь, отмеченную в анонимном персоязычном сочинении «Родословие тюрков». Там приведен рассказ о сражении между войсками Токтамыша и Тимура, имевшем место 15 апреля 1395 г. на берегу Терека. Готовясь к битве. Токтамыш укре-пил свой левый фланг отрядом из племени бахрин. во главе которого стоял Яглыбай. Полк Яглыбая проявил в бою чудеса храбрости, но был почти полностью истреблен превосходящими силами противника, а сам полководец убит. Будто бы с того самого дня племя бахрин, от¬носившееся к племенам правого крыла, стало числиться среди племен левого крыла державы Токтамыша и всех последующих ордынских ханов [Тизенгаузен, 1941, с. 207-208].
Названная частность в истории рода бахрин послужила отправ¬ным пунктом для следующего нашего заключения. Родовой вождь бахрин Тоглубай имел на ордынской территории, отведенной для расселения князей правого крыла, свое владение, называвшееся по-тюркски «бейлик». В середине XIV в. оно располагалось в Крыму. Княжеской резиденцией служил Янгишехр. Скорее всего, Тоглубай просто подселился к существовавшему издревле на том месте ры¬бацкому и торговому центру, название которого примерно воспро¬извели венецианцы в форме Провато. Кочевники рода бахрин со¬существовали на этой территории с рыбаками и торговцами Провато, которые этнически были греками и армянами. В 1356 г. именно они помогли венецианцам обустроить здесь же свою факторию. В 1357 г. Тоглубай стал во главе заговора, направленного против Джанибека. В результате хан был убит и заменен Бердибеком. Однако более могущественные родовые вожди оттеснили Тоглубая и его племя от кормила власти. Вероятно, он был физически устранен. Вождем пле¬мени бахрин, продолжавшего базироваться в Южном Крыму, стал сын Тоглубая Яглыбай.
 
С началом «великой замятии», разразившейся после гибели Берди¬бека в 1359 г., Яглыбай в Янгишехре резко активизировался. Пользу¬ясь тайной поддержкой Венеции, он выдвинул подставного хана-само¬званца и под именем Кельдибека посадил его в 1361 г. на трон сначала в Азове, а затем и в Новом Сарае. Сам Яглыбай сделался улугбеком в правительстве Кельдибека. Когда более талантливый военачальник Мамай сокрушил в бою Яглыбая и его ставленника, предводитель рода бахрин бежал в свою резиденцию Янгишехр, где в 1363-1364 гг. еще чеканил монету от имени Кельдибека. Затем он оставил Янгишехр и отступил на Северный Кавказ, а позднее — далее на восток — к Токтамышу.
Токтамыш принял Яглыбая и его племя. В 1379 г. он утвердился в Новом Сарае в качестве ордынского хана. В 1380 г., после разгрома Мамая на Куликовом поле, Токтамыш прибрал к рукам правобережье Волги и Крым. Тогда Яглыбай вместе со своим племенем вернулся в родной бейлик, где и возобновил чеканку монеты уже от имени Ток¬тамыша, переименовав Янгишехр в Янгиорду (Новая ставка). В 1395 г. Токтамыш потерпел поражение от Тимура, а Яглыбай был убит. Пле¬мя бахрин во главе с новым вождем не сразу перешло в разряд племен левого крыла. Известно, что Токтамыш в 1395 г. потерял престол только в Поволжье. Он отступил в Крым и еще два-три года правил там. В 1398 г. Токтамыш спасся бегством в Великое княжество Литов¬ское. Тогда только племя бахрин, последовав за ханом-изгоем, навсе-гда покинуло свое родовое гнездо в Янгишехре (Янгиорде), после чего тюркское название их поселения было забыто.
В 1399 г. армии Витовта и Токтамыша были разбиты войсками Едигея на берегах Ворсклы. После этого Токтамыш бежал на восток, вплоть до Сибири, где и кончил свои дни в 1406 г. Вот тогда-то сопро-вождавшие его представители рода бахрин с полным правом могли относить себя к племени левого крыла.
Прежние названия крепости Чуфут-кале
В 1993 г. издательство «Таврия» выпустило в свет в серии «Архео¬логические памятники Крыма» книгу А.Г.Герцена и Ю.М.Могаричева «Крепость драгоценностей. Кырк-ор. Чуфут-кале»'. Точка зрения авто¬ров книги, ученых-археологов, на происхождение и историю этого па-
[Герцен, 1993] (в дальнейшем ссылки на этот источник даются в тексте раздела в скобках только с указанием страницы).
мятника основывается на многолетних археологических исследованиях городища. Не навязывая читателю своей точки зрения, авторы постара¬лись познакомить его с различными гипотезами, существующими в науке по многим проблемам истории древней горной крепости. Автора этих строк интересуют здесь прежние названия крепости Чуфут-кале, их подлинное произношение, значение и этимология. В книге упомянуты названия: Крепость драгоценностей, Топрак-кале, Бутмай и Кырк-ор.
Вынесенное в заголовок статьи название «Чуфут-кале» вроде бы не нуждается в представлении. Десятки тысяч туристов ежегодно посе¬щают руины этой древней крепости, расположенной на горном плато в окрестностях крымского города Бахчисарая. Что касается ее наимено¬вания, то общепринятым считается мнение, разделяемое А.Г.Герценом и Ю.М.Могаричевым, что название «Чуфут-кале» может быть переве¬дено как Иудейская крепость. Дело в том, что с середины XVII в. основное население города составляли подданные крымского хана — караимы, которые исповедовали обособленное течение в ортодоксаль¬ном (раввинистическом) иудаизме, называвшееся караимизмом, или караитизмом. В Крымском ханстве различали караимов и евреев-раввинистов, но, как считают авторы книги, «называли и тех и дру¬гих „ягуди" или „чуфут"». Последнее обозначение носило несколько презрительный оттенок (с. 95).
Обратимся к показаниям турецкого путешественника XVII в. Эв-лии Челеби, посетившего Чуфут-кале в 1665 г. На 10-томную «Книгу путешествия» этого автора, извлечения из которой по части Крыма были переведены на польский язык, часто ссылаются А.Г.Герцен и Ю.М.Могаричев. Они даже приложили к своей книге отрывок из польского, далеко не безупречного, перевода в его русском, страдаю¬щем многими ошибками переложении (с. 119-124).
Предлагаем свой перевод фрагмента из турецкой публикации «Книги путешествия» относительно вероисповедания и языка народа «чуфут»: «Чуфуты, или джухуды, исповедуют учение, близкое к тому, что у всех иудеев. Другие иудеи, исповедующие это учение, джухудов не любят... Дтя иудеев эти последние являются подобием кызылбашей. Говорят, что в день Страшного суда эти последние не возвысятся над кызылбашами, а чуфуты дома Израилева в день Страшного суда над кызылбашами возвысятся. Стих гласит: „Тип, отвергший Страшный суд, будет ниже, чем яхуд". А эти чуфуты, хотя они и относятся к из-раильтянам и последователям учения Моисеева, читают Тору и Псал¬тирь. А язык чуфутский они совершенно не знают, все говорят по-татарски» [Evliya Qelebi, 1928, с. 584].
 
Из приведенного отрывка выясняется, что крымские караимы зва¬лись только чуфутами. Данный этноним трансформировался из араб¬ского слова яхуди (иудей) через цепочку переходных форм: яхуди-яхуд-джухуд-чуфут. Никакого презрительного, по сравнению с яхуди, оттенка слово чуфут не содержало. В отличие от яхуди оно применя¬лось по отношению к иудаистам-сектантам, отрицавшим, в частности, день Страшного суда. Мусульманин-суннит Эвлия Челеби сравнивал их с персами-шиитами, составлявшими основное население Ирана. Последних турецкий бытописатель по старинке именовал «кызылба-шами». Так что в наши дни топоним Чуфут-кале с полным основанием можно передавать словами «Караимская крепость».
Название «Крепость драгоценностей» А.Г.Герцен и Ю.М.Могари-чев заимствовали у того же Эвлии Челеби (6), который привел в «Кни¬ге путешествия» легенду о том, как «татарский хан», сын Чингис-хана Джучи, завоевал Крым и отнял у генуэзцев Чуфут-кале. В эту пору все каменные сооружения крепости были инкрустированы бесценными драгоценными камнями, за что татарские богословы нарекли крепость Гевхер-керманом. Таким было изначальное татарское название крепо¬сти. После того как ее хозяевами стали татары, иронично замечает турецкий путешественник, неразумно было бы спрашивать — оста¬лись ли на своих местах те драгоценные камни. Однако следы былой инкрустации, утверждает он, отчетливо видны и по сей день. Когда же место татар в крепости заняли чуфуты, ее стали именовать Чуфут-кале [Evliya Celebi, 1928, с. 587-588]. На первый взгляд все в приведенном рассказе представляется беспочвенным вымыслом. На самом же деле перед нами поэтическое осмысление действительно происходивших когда-то событий.
Для своего времени Эвлия Челеби был довольно хорошо осведом¬лен о прошлом Крыма. Только источниками его сведений являлись не придворные летописи и всякого рода государственные делопроизвод¬ственные документы (хотя об их существовании он, конечно, знал), а собственные неустанные наблюдения, рассказы очевидцев и народные предания в той их форме, какую сохранила память его очередного ин¬форматора. Так что каждый рассказ турецкого путешественника нуж¬дается в глубоком осмыслении и сопоставлении со всей суммой зна¬ний, которой располагает интерпретатор по данному вопросу.
Вкратце историческая интерпретация приведенного рассказа вы¬глядит следующим образом. Джучи не был татарским ханом в том смысле, в каком им являлся, например, современник Эвлии Челеби крымский хан Мухаммед-Гирей IV (1641-1644, 1654-1666). Джучи
 
(ум. 1227) ни разу в жизни и близко не подходил не только к Чуфут-кале, но и вообще к Северному Причерноморью. Генуэзцы никогда не владели крепостью Чуфут-кале. Всерьез говорить о былой инкруста-ции каменных сооружений крепости драгоценными камнями просто не представляется возможным.
При всем том известно, что монголо-татарское завоевание Крыма, начало которому было положено в 20-х годах XIII в., имело место. К середине XIII в. вся территория Крыма была включена в состав Золотой Орды, которую восточные авторы обычно называли Улусом Джучи. Генуэзцы, с 60-х годов XIII в. располагавшие на черноморском побережье Крыма рядом торговых факторий, к Чуфут-кале отношения не имели. Для историков наших дней это непреложная истина. Только Эвлия Челеби этого не знал. Он был знаком с легендой, которую пове¬дал и своим читателям: ее суть сводилась к тому, что генуэзцы с неза-памятных времен населяли Крым, т.е. были его автохтонами. Лишь значительно позднее они колонизовали место нынешней Генуи [Evliya Celebi, 1928, с. 666-667]. Теперь понятно, почему турецкий автор говорит о том, что ордынцы в свое время переняли власть над крепо¬стью Чуфут-кале у ее местных правителей-«генуэзцев».
Что касается драгоценных камней, якобы вкрапленных когда-то в крепостные стены Чуфут-кале, то это, конечно, вымысел. Однако он имеет под собой некую реальную основу. Дело в том, что городище Чуфут-кале расположено на отроге горного массива, сложенного мшанковыми известняками. Как неоднократно отмечают А.Г.Герцен и Ю.М.Могаричев, именно этот известняк и послужил основным строительным материалом для всех каменных сооружений крепости. Например, наиболее древняя по времени кладки Средняя стена Чуфут-кале сложена из хорошо обтесанных известняковых блоков, плотно подогнанных друг к другу и уложенных ровными рядами. Эти блоки давно уже подверглись сильному выветриванию. Создается впечатле¬ние, будто гигантские осы строили в стене свои гнезда. Геологи име¬нуют такие формы выветривания «сотовыми» (с. 6, 12, 13, 15).
Четкие, привлекающие внимание следы сотового выветривания из¬вестняковых блоков, слагавших каменные сооружения средневековой крепости, мог видеть Эвлия Челеби и многие поколения его предшест-венников. При взгляде на симметричное расположение образовавших¬ся на каменной поверхности лунок создавалось впечатление об их ру¬котворном происхождении. На этой реальной основе и под впечатле¬нием рассказов стариков о былом великолепии Чуфут-кале могла ро¬диться легенда о Гевхер-кермане. Персидское по происхождению ело¬
 
во гевхер значило «жемчужина, драгоценный камень». Словосочета¬ние «Гевхер-керман» воспринималось как «Крепость драгоценных камней». Официально крепость Чуфут-кале никогда так не называлась.
Название «Топрак-кале», датируемое 1634 г., заимствовано А.Г.Гер¬ценом и Ю.М.Могаричевым из сообщения о Чуфут-кале торгового префекта Кафы (Феодосии) итальянца Эмиддио д'Асколи (с. 84). Сло-восочетание Топрак-кале действительно значит по-тюркски «Земляная крепость». Это сочетание, конечно, не было ни новым, ни когда-либо существовавшим наименованием Чуфут-кале. Скорее всего, это назва¬ние в первой половине XVII в. отражало состояние древних крепост¬ных стен, нижняя часть которых была скрыта под толщей наплывной земли (с. 16).
Заслуживает внимания промелькнувшее в книге А.Г.Герцена и Ю.М.Могаричева еще одно название крепости — Бутмай (с. 6). Эвлия Челеби сообщает только, что так называлась Чуфут-кале «на языке генуэзцев» еще до ее ордынского завоевания. Издатели критического текста 7-го тома «Книги путешествия» в подстраничном примечании отметили, что в других списках название читается еще как «Путмай» и «Бушмай» [Evliya Celebi, 1928, с. 587]. Авторы книги склоняются к мысли, что с VI по XIV в. крепостью владели аланы («асы» арабских авторов, «ясы» русских летописей), предки осетин. Только между 1342 и 1363 гг. она перешла под прямое управление ордынских ханов (с. 56-57).
Почему турецкий путешественник начинает описание крепости Чуфут-кале с ее «генуэзского» названия? Вспомним, что для него именно генуэзцы были древнейшими насельниками Крымского полу-острова. Так что «генуэзское» название крепости для Эвлии Челеби являлось ее изначальным наименованием. Помимо того известно, что итальянские колонисты в Крыму предпочитали называть его населен¬ные пункты их старинными греческими именами. Предстоит разо¬браться: какому народу принадлежал загадочный топоним Бутмай? Было ли это название действительно старинным греческим, или алан-ским, или тюркским именем Чуфут-кале или оно является таким же легендарным, как «Крепость драгоценных камней»? Оставляем реше¬ние этой проблемы на долю последующих исследователей.
Переходим к рассмотрению определенно тюркского названия Чу¬фут-кале, того, которое хронологически предшествовало наименова¬нию ее Караимской крепостью.
За «первое несомненное упоминание крепости в источниках» авто¬ры книги принимают сообщение арабского историка Рукн ад-Дина
 
Байбарса (ум. 1325) о карательной экспедиции в Крым золотоордын-ского военачальника Чингисида Ногая, имевшей место в 1299 г. Поход последовал в ответ на убийство в генуэзской Кафе (Феодосии) внука Ногая, направленного дедом в Крым для сбора дани. В отместку Ногай ограбил города Сару-керман (Херсонес), Кырк-ери и Керчь (с. 55).
Этот рассказ был опубликован В.Г.Тизенгаузеном в арабском на¬писании и русском переводе [Тизенгаузен, 1884, с. 88-89]. В арабском тексте название города Кырк-ери только наполовину принадлежит перу Байбарса (Кырк). Вторую его половину (ери) домыслил уже сам В.Г.Тизенгаузен и потому заключил ее в круглые скобки [Тизенгаузен, 1884, с. 89]. Зачем он это сделал? Видимо, публикатор арабского тек¬ста, достаточно хорошо знакомый с арабскими источниками по исто¬рии Крыма, счел этот вариант названия единственно верным.
Тюркское числительное кырык или кырк («сорок») в арабском напи¬сании обозначалось тремя буквами — крк. Тюркское название Кырым (Крым) транслитерировалось арабами, как правило, также тремя бук¬вами — крм. Не исключено, что обозначение Байбарсом второго горо¬да из трех, ограбленных Мамаем в 1299 г., литерами крк было просто опиской, вместо крм. Несколько ниже тот же автор обозначал назва¬ние Крымского полуострова согласными крм [Тизенгаузен, 1884, с. 95-96]. Два названия городов, расположенных слева и справа от загадоч¬ного Крк, обозначали крайние западный и восточный населенные пунк¬ты Южного берега Крыма. На одной линии с этими городами, на прак¬тически равном расстоянии от обоих, располагался город Крым (Старый Крым). Его-то, возможно, и имел в виду Байбарс. Так что безоговороч¬но принимать спорное название Крк за первое и несомненное упоми¬нание Кырк-ора в источниках, по нашему мнению, преждевременно.
Здесь нельзя обойти молчанием принципиально важный вопрос о названии Кырым, т.е. Крым. Этимология данного названия давно уже прозрачна для автора этих строк. Утверждение А.Г.Герцена и Ю.М.Могаричева о том, что сначала возник город Крым, известный еще под названием Солхат, а в дальнейшем наименование этого горо¬да перешло на весь полуостров (с. 55), вызывает протест. Соотноше-ние было как раз обратным. Тюркский топоним Кырым является су¬ществительным, образованным от глагольной основы кыр- и аффикса -ым [Серебренников, 1986, с. 105]. Глагол, лежащий в основе этого слова, мог передавать такие действия, как «скрести, царапать; разби¬вать, ломать; сокрушать, уничтожать» [Древнетюркский, 1969, с. 445; Будагов, 1871, с. 31-52]. Существительное кырым переводилось «яма, ров» [Древнетюркский, 1969, с. 427, 446]. Известно, что еще в эллини¬
 
стической древности рвом был перекопан перешеек, соединявший Таврический полуостров с материком. Этот «перекоп» фрагментарно сохранился до наших дней. Для коней кочевников-тюрков, в частности половцев, с середины XI до начала XIII в. владевших степями и пред¬горьями Крыма, громадный ров служил значительным препятствием. Этот ров и послужил основанием для наименования всего полуострова Крымом. Позднее название перешло на административный центр Крымского тюмена Золотой Орды.
Что касается тюркского названия Солхат, то оно еще древнее, чем Крым. Собственно, это не слово, а словосочетание «сол + хат». Сол — прилагательное «левый» [Древнетюркский, 1969, с. 508], хат, или кат, «слой, ряд, сторона» [Древнетюркский, 1969, с. 432; Будагов, 1871, с. 4]. Сочетание понимается как «Левая сторона». В его основе лежит древнейшая ориентация солнцепоклонников. Левая сторона означала для них север (ибо во время молений они обращались лицом к восхо¬дящему солнцу, т.е. на восток), а правая сторона — юг. В нашем слу¬чае сочетание Солхат служило обозначением северного берега Черно¬го моря и могло толковаться как Северное Причерноморье. Парал¬лельно это сочетание трактовалось как обозначение главного города тюркских поселенцев на Крымском полуострове, т.е. Крыма. Послед¬ний в XVI в., после того как новой столицей Крымского ханства сде¬лался Бахчисарай, стал именоваться Старым Крымом. Древнее араб¬ское обозначение левой (северной) и правой (южной) частей Аравий¬ского полуострова сохранилось до наших дней в названиях стран Сирия и Йемен.
Вернемся к прежнему тюркскому названию крымского города Чу¬фут-кале. А.Г.Герцен и Ю.М.Могаричев дают два его названия — Керкер и Керкри (с. 39), которыми именовал город арабский автор Абу-л-Фида (ум. 1331) в своей географии «Упорядочение стран», за¬конченной в 1321 г. Авторы книги позаимствовали цитату из сочине¬ния Абу-л-Фиды у создателя капитального труда по истории средне-векового Херсонеса А.Л.Якобсона. Последний воспользовался фран¬цузским переводом географии Абу-л-Фиды, выполненным Ж.-Т.Рено в 1848 г. [Якобсон, 1950, с. 30-31]. Иными словами, А.Л.Якобсон про-цитировал не арабскую передачу тюркского названия, а его француз¬скую транскрипцию. В 1840 г. Ж.-Т.Рено и У.М. де Слэн опубликова¬ли арабский текст географии Абу-л-Фиды [Geographic 1840].
Обратимся к напечатанному первоисточнику. Там приводится таб¬лица крымских городов. Название интересующего нас города записано четырьмя согласными буквами — Кркр. Говорится о том, что город
 
находится в стране асов и принадлежит их племени. Точное произно¬шение названия города фиксируется так: «С кесрой при каф и сукуном при ра, сукуном при второй букве каф и кесрой при конечной ра» [Geographic 1840, с. 214].
В таком случае арабским произношением указанной выше аббре¬виатуры являлось слово Киркри. Однако здесь же Абу-л-Фида добав¬ляет: «А смысл имени его по-тюркски — „сорок мужей"» [Geographic 1840, с. 214]. Становится ясным, что арабский ученый, встретив в ка¬ком-то письменном источнике непонятное название крымского города, проконсультировался у лица, говорящего по-тюркски. Тот предполо¬жил, что речь идет о тюркском сочетании «кырк-эри». Кырк — числи¬тельное «сорок», эр — существительное «муж», и — притяжательный аффикс 3-го лица ед. числа, который является необходимым морфоло¬гическим показателем для тюркского словосочетания изафет II [Се¬ребренников, 1986, с. 262]. Это искусственное построение не выдер¬живает критики, ибо изафет II невозможен при сочетании существи-тельного с числительным. Приемлемо лишь написание Кырк-эр.
Название города, приведенное в таблице Абу-л-Фиды, по-тюркски читается Кырк-ри. В написании его арабскими литерами ощущается пропуск гласной буквы «алиф», ибо только с ней возможно чтение Кырк-эри. Сведения о прежнем названии Чуфут-кале, зафиксирован¬ные Абу-л-Фидой в таблице, затем повторяются им в свободном изло¬жении. Тогда уже автор не повторяет огласовку названия Кркр, а лишь добавляет в конце этой аббревиатуры букву «йа», которая здесь чита¬ется как гласная «и» [Geographic 1840, с. 215]. Получается чтение Кырк-ри, т.е. то же название, что и в таблице. Следовательно, два раз¬ных названия города, приведенные во французском переводе, объяс¬няются ошибкой переводчика. Произношение того и другого названий у Ж.-Т.Рено является неверным.
Отметим еще, что в упомянутой таблице крымских городов приве¬дены два названия города Крым (Солхат и Кырым). По поводу второго названия Абу-л-Фида замечает, что так же называется и вся область [Geographie, 1840, с. 214]. О последней тот же автор писал как о стране «сорока городов» [Geographic 1840, с. 200].
Авторитет Абу-л-Фиды как ученого был настолько велик, что по¬следующие поколения восточных авторов лишь повторяли его сведе¬ния о крымской стране и ее городах. Так поступил и арабский автор 14-томной энциклопедии ал-Калкашанди (ум. 1418), разместивший на западе Крымского полуострова страну асов и их главный город Кркр [Поляк, 1964, с. 35]. Даже в конце XVI в. турецкий ученый Аали Челе¬
 
би (ум. 1599), описывая страну Кырым, говорит об асской крепости Кырк-эр [Смирнов, 1887, с. 104].
Авторы XIX-XX вв., изучавшие историческую географию Крым¬ского полуострова, и в частности, этимологию прежних названий Чу¬фут-кале, познакомились со многими разноязычными высказываниями на эту тему своих предшественников и изложили собственные догадки. Наиболее компетентными представляются подборки по этому поводу и личные размышления востоковеда В.Д.Смирнова [Смирнов, 1887, с. 102-122]. Одной из последних по времени написания является рабо¬та Н. В. Мал никого [Малицкий, 1933, с. 11-13]. Изучив эти труды, А.Г.Герцен и Ю.М.Могаричев остановились (вслед за Ф.К.Бруном) на том, что изначальное тюркское имя крепости Чуфут-кале произноси¬лось Кырк-ор. Оно могло быть переведено как «Сорок замков» (с. 51, 53).
Из сохранившихся тюркских письменных источников самым ста¬рым считается текст ярлыка ордынского хана Тимур-Кутлука (1395-1401) от 1398 г., начертанный буквами уйгурского алфавита. В нем прежнее название Чуфут-кале воспроизводится в форме Кырк-ер. Оно традиционно переводится по-русски как «Сорок мест» [Радлов, 1889, с. 29]. Имеются в виду места поселения людей, т.е. населенные пункты. Продолжив эту линию, можно говорить о 40 замках, городах или кре¬постях. Название Кыркор (не Кырк-ор) воспроизводит только русское произношение названия крепости Кырк-ер. Оно утвердилось в русско-крымской официальной переписке начиная со второй половины XV в. [Смирнов, 1887, с. 103-104]. Наименование Кыркор употреблялось до XIX в. включительно даже в научных трудах русских востоковедов. Например, в 1872 г. И.Н.Березин опубликовал текст ярлыка крымского хана Менгли-Гирея (1466-1475, 1479-1515) от 1467 г., начертанный буквами арабского алфавита [Березин, 1872, с. 1-2]. Воспроизво¬дя тюркское произношение названия интересующей нас крепости, И.Н.Березин обозначил его в русском переводе ярлыка как Кырк-ер. Говоря об этой крепости в примечаниях, он же привел только тради-ционное русское ее обозначение — Кыркор [Березин, 1872, с. 4, 9]. Наименование в форме Кырк-ор никогда не существовало: от него следует отказаться в пользу Кырк-ер.
Широко распространенное восприятие тюрками наименования крепости как «Сорок мест» так или иначе отразилось и в иноязычных средневековых описаниях Крымского полуострова. Так, посланец фран-цузского короля Биллем де Рубрук в 1253 г. посетил Восточный Крым, где услышал, что между Судаком и Херсоном расположены 40 замков
 
(с. 50). Как отмечалось выше, арабский ученый Абу-л-Фида в 1321 г. называл Крым «страной 40 городов». Такого рода примеры для авто¬ров XV-XVI вв. — обычное явление. Для нас они служат подтвержде¬нием факта существования крымской крепости под названием Кырк-ер начиная по крайней мере с середины XIII в.
Казалось бы, с этим утверждением не согласуются только данные из географии Абу-л-Фиды о крепости под названием Кырк-ри. Араб¬ское написание наименования крепости у Абу-л-Фиды отличается от такового же в цитированном ярлыке Менгли-Гирея только положени¬ем буквы йа. Если в названии Кырк-ри последнюю букву поменять местами с предпоследней, то в новой позиции буква йа будет читаться по-русски е, а все название получит вид Кырк-ер. Видимо, в своем труде Абу-л-Фида воспользовался названием крепости Кырк-ер, кото¬рое было написано с ошибкой. Ошибочное написание он попытался этимологизировать. С некоторой натяжкой он реконструировал тюрк¬ское словосочетание Кырк-[э]ри (изафет II). Правильное чтение назва¬ния дает тюркское словосочетание Кырк-ер (изафет I), которое не име-ет специальных морфологических показателей [Серебренников, 1986, с. 261].
Авторы книги предупреждают, что «искать буквальное соответст¬вие значения топонима особенностям местности довольно опасно. Можно легко впасть в заблуждение» (с. 53). Конечно, опасность оши¬биться присутствует при любом исследовании. И все же попытки объ¬яснить подоплеку названия «Сорок мест» исходя из особенностей мес¬та расположения крепости Кырк-ер автором этих строк предпринима¬лись, однако они ни к чему не привели.
Выход из создавшегося тупика мне указал в личной беседе тюрко¬лог-лингвист В.Г.Гузев. Он предложил отказаться от восприятия пер¬вого слова в словосочетании Кырк-ер как числительного «сорок». Действительно, это числительное издревле произносилось тюрками как кырык или кырк [Древнетюркский, 1969, с. 446]. Но точно так же произносилось и прилагательное, образованное от тюркской глаголь¬ной основы кыр- (которую выше мы рассматривали в качестве первой составляющей в существительном кырым) и аффикса -ык, имеющего значение обладания каким-либо признаком или свойством [Серебрен¬ников, 1986, с. 114]. В таком случае слово кырык, или кырк, значило «разбитый, разломанный» [Будагов, 1869, с. 51], а словосочетание кырк ер — «разломанное место, разлом, расселина». Мало того, значе¬ние «разлом, расселина» могло иметь и отдельно взятое слово кырк [Будагов, 1869, с. 51]. Последнее обстоятельство объясняет, почему в
 
рукописи арабской хроники Байбарса один из трех городов, ограблен¬ных Мамаем в 1299 г., назывался Кырк. Теперь ясно, что это был сокращенный вариант названия крепости Кырк-ер.
Попытка объяснить новую этимологию прежнего тюркского назва¬ния крепости исходя из особенностей ее местонахождения была существенно облегчена детальным описанием Чуфут-кале в книге А.Г.Герцена и Ю.М.Могаричева и привела к следующим результатам. Плато, на котором расположено городище Чуфут-кале, представляет собой отрог горного массива, ограниченный с трех сторон вертикаль-ными обрывами высотой до 50 м. Над уровнем окружающих долин оно поднято на 200 м. Территория городища делится на три хорошо выраженные части: пустырь— незастроенную часть плато с запада площадью ок. 36 га, Старый город — ок. 7 га и Новый город — более 3 га. При первом взгляде на плато кажется, что взобраться на него не¬возможно. Однако имеются три узкие и крутые расселины, одна — на юго-западном и две — на северо-западном склонах. В расселинах бы¬ли созданы оборонительные узлы, состоявшие из защитных стен и ис¬кусственных пещерных сооружений. В обширном распадке южного склона, ныне закрытом стеной с воротами Кичик-капу, построенными, скорее всего, в XV в., древняя линия обороны проходила у верхней кромки плато и перекрывала узкий извилистый скальный проход (с. 6, 8-9, 16, 43).
Проникнуть на место древнейшей застройки крепости Старый го¬род, высившейся на недоступной для пешехода и всадника крутизне, можно было только по горной дороге, устроенной в скальном разломе, рассекавшем южный склон плато. Этот разлом, или расселина, и был причиной наименования крепости Расселиной (Кырк-ер) тюркским населением предгорных долин. После монголо-татарского завоевания Крыма в середине XIII в. крымская Алания с центром в Кырк-ере вы¬нуждена была подчиниться ордынской власти. Ее правитель получил от хана звание темника. Управляемая им территория обрела статус ордынского тюмена [Тизенгаузен, 1884, с. 92-93, 116-117]. Косвенное управление хана сменилось прямым ордынским управлением Кырк-ерским тюменом в середине XIV в. Скорее всего, это произошло в смутное время борьбы за власть Джанибека (1342-1357), имевшей ме¬сто в период от смерти Узбека осенью 1341 г. до утверждения на пре¬столе Джанибека весной 1342 г. [Григорьев, 2002, с. 42-45]. После этого в Кырк-ере резко изменился этнический состав населения, город стал по-настоящему ордынским. Языком общения его жителей сделал¬ся тюркский. Прежнее тюркское половецкое значение Кырк-ер, «Рас¬
 
селина», скоро забылось. Возобладала широко распространенная среди ордынских тюрков еще в XIII в. народная этимология названия города Кырк-ер — «Сорок мест».
Рассмотрение прежних наименований Чуфут-кале приводит нас к выводу: единственным документально подтверждаемым прежним на¬званием Чуфут-кале является тюркский топоним Кырк-ер, понимае¬мый как Расселина.
Загадка крепостных стен города Старый Крым
Известно, что собственно золотоордынские города не имели крепо¬стных стен. Их были лишены такие, например, ордынские центры, как Сарай, Хаджитархан, Укек, Сарайчук и Гюлистан. О точном месте на¬хождения последнего оповестил научный мир волгоградский ученый И.В.Евстратов лишь в 1997 г. [Григорьев, 2004, с. 215-226].
Ордынский город Крым (ныне — Старый Крым) на Крымском по¬луострове первоначально, т.е. с 40-х годов XIII до середины XIV в., также не был обнесен крепостными стенами. Во второй половине XIV в., когда Крым являлся центром Крымского тюмена Золотой Ор¬ды, каменные стены вокруг города все-таки были возведены. Петер¬бургский ученый М.Г.Крамаровский, многие годы посвятивший орга¬низации и проведению археологических раскопок на территории Ста¬рого Крыма, создал план-схему города в XIV-XV вв., на котором уве¬ренно прослеживается опоясывающая Крым линия крепостных стен [Крамаровский, 1989, с. 152].
Утверждение некоторых историков о том, что само название «Крым» означает по-монгольски «крепостная стена, крепость», ныне признается заблуждением. Тюркский топоним «Кырым», произноси¬мый нетюрками «Крым», переводится как «яма, ров». Еще в эллини¬стической древности перешеек, соединявший Таврический полуостров с материком, был перекопан громадным рвом. Следы этого «переко¬па» сохранились до наших дней. Для коней кочевников-тюрков, в ча¬стности половцев, с середины XI до начала XIII в. безраздельно вла¬девших степями и предгорьями полуострова, ров служил ощутимым препятствием. Этот ров (греч. т<5иррос,), поражавший воображение степ¬няков, и послужил основанием для названия всего полуострова Кры¬мом. То же наименование перешло и на ордынский экономический и
 

[деус]

политический центр полуострова и всего Северного Причерноморья [Григорьев, 1995, с. 21-29].
Более или менее точное время возведения каменных крепостных стен вокруг г. Крым, конкретные обстоятельства, побудившие тогдаш¬нее ордынское руководство предпринять и завершить строительство этого достаточно крупного и в высшей степени затратного сооружения, так же как имя человека, отдавшего приказ на превращение города в крепость и проследившего за неукоснительным исполнением этого предприятия, до настоящего времени продолжают оставаться истори¬ческой загадкой. Полагаю, что настало время эту загадку разрешить.
После того как летом 1359 г. в Орде при невыясненных обстоятель¬ствах скончался хан Бердибек (1357-1359), там начался, по словам русских летописцев, период «великой замятии», который захлестнул всю территорию Ордынской державы и закончился не ранее оконча¬тельного утверждения на сарайском престоле хана Токтамыша (1378-1395), что произошло лишь в конце 1380 г. [Григорьев, 2004, с. 133— 177]. Лихолетье «великой замятии» выдвинуло на историческую арену страны личность, во многих отношениях замечательную, в восприятии значительной части населения Орды харизматическую и по сей день для историков загадочную. Этого человека звали Мамай.
Имя Мамая неотделимо вросло в историю России, где, как мне представляется, и сегодня трудно найти человека, который не слышал бы хоть краем уха это имя в самом неожиданном контексте. Оно во¬шло в русский фольклор, стало нарицательным. Нередко можно встретить русскую фамилию Мамаев. Каждому русскому понятны словосочетания «мамаево нашествие» и «мамаево побоище». При всем том даже среди отечественных специалистов-историков до сих пор нет человека, который отчетливо представлял бы себе родственные связи Мамая и конкретные обстоятельства, способствовавшие стремитель¬ному взлету и непререкаемому авторитету в ордынской среде этого, безусловно, выдающегося государственного деятеля Золотой Орды.
При анализе содержания так называемой «Платежной ведомости Тайдулы», дошедшей до нас в составе коллекции, включавшей в себя десять золотоордынских документов, сохранившихся в архивах Вене¬ции, я выдвинул ряд доводов, которые косвенно свидетельствовали о принадлежности Мамая к роду супруги хана Узбека (1313-1341) Тайдулы, бывшей матерью хана Джанибека (1342-1357) и бабкой Бер-дибека. То есть Мамай, зафиксированный в «Платежной ведомости Тайдулы» под именем Кичиг-Мухаммед, являлся старшим сыном Кут-лугбуги, который в 1351-1357 гг. был беглербеком в правительстве
 
Джанибека, а в конце 1358 или начале 1359 г. при содействии своей родственницы Тайдулы стал правителем Крымского тюмена [Григорь¬ев, 2002, с. 204-217].
До последнего времени мне была неведома племенная принадлеж¬ность Мамая. В современных ему официальных восточных хроногра¬фах о ней не упоминалось по причине своей общеизвестности, а рус¬ских летописцев она, естественно, не интересовала. Недавно я позна¬комился с незаслуженно забытым отечественными востоковедами со¬чинением по истории Золотой Орды под названием «Чингиз-наме» («Книга о Чингисидах»). Оно написано по-тюркски на материале ис¬торических преданий неким Утемишем-хаджи по поручению Шиба-нида Ишсултана, всего год (1557-1558) правившего Хорезмом. С кон¬ца XIX в. выявлен только один неполный список «Чингиз-наме», хра¬нящийся в Узбекистане. Он датируется XVIII — началом XIX в. Вос¬токовед В.П.Юдин (1928-1983) выполнил перевод текста «Чингиз-наме» с тюркского языка на русский, подготовил к изданию его транс¬крипцию и факсимиле. В 1992 г. издание памятника осуществила в Казахстане Ю.Г.Баранова [Утемиш-хаджи, 1992]. Утемиш-хаджи не¬однократно отмечал, что Мамай происходил из племени кыйат [Уте¬миш-хаджи, 1992, с. XXX, XXXVIII, XLVII (текст), 108, 113, 118 (перевод)]. У меня нет оснований не доверять автору «Чингиз-наме».
Наиболее авторитетный специалист по вопросам о происхождении и составе монгольских и тюркских племен в средние века Абу-л-Фадл Рашид ад-Дин (1247-1318) в своем персоязычном сочинении «Джами ат-таварих» («Сборник летописей») сообщал, что монгольское племя кыйат берет свое начало от прадеда Чингис-хана Кабул-хана, Кыйата-ми стали называть его детей и внуков. Так что кыйатами были сын Кабула Бартан-бахадур, дед Чингис-хана, и сын Бартана Есугэй-бахадур, отец Чингис-хана [Рашид-ад-дин, 1952, с. 32, 46, 48]. Ко вре¬мени жизни Мамая в преобладающей по численности тюркоязычной среде Золотой Орды представители племени кыйат уже утратили мон¬гольский язык и стали говорить по-тюркски, хотя, конечно, все они еще прекрасно осознавали древность и знатность своего происхождения. Помнили об этом все слои золотоордынского общества. Это помогло возвыситься в Орде как самому Мамаю, так и до него его отцу Кут-лугбуге и их не менее знаменитой соплеменнице Тайдуле. Позднее, в XV-XVII вв., племя кыйат полностью влилось в состав других тюрк¬ских племен Центральной Азии [Султанов, 1982, с. 15, 30, 41, 48].
События, случившиеся в Орде после кончины Бердибека летом 1359 г., Мамай встретил в Сарае. Он жил при ханском дворе и был
 
женат на сестре Бердибека. При жизни последнего Мамай в качестве ханского зятя завоевал себе право заботиться о безопасности держав¬ной семьи — женах, детях и других кровных родственниках хана. По¬сле смерти Бердибека он полностью взял эти обязанности на себя и до своей кончины оставался хранителем ханской ставки (орды), т.е. пре¬жде всего семьи и личной казны Бердибека. Мамай в этом своем каче¬стве устраивал всех «законных» Джучидов, бившихся между собой за «высокое место» (улуг-орун) — ханский трон. Кроме того, в развер¬нувшейся после смерти Бердибека вакханалии кровавых разборок ме¬жду Джучидами — претендентами на сарайский престол — каждый из них остро нуждался в материальной и людской поддержке со сторо¬ны местных племенных вождей. Мамай, представлявший в Сарае сво¬его отца, правителя Крымского тюмена и предводителя всех князей правого (западного) крыла Золотой Орды, возглавлявшего мощный племенной союз, и в этой ипостаси был нужен каждому претенденту. Поэтому Мамай сравнительно спокойно продолжал жить в Сарае при дворах, последовательно сменявших друг друга, Кулпы, Навруза, Хызра, Халифы, Орды-шейха и Тимура-ходжи [Григорьев, 2004, с. 134-144].
Осенью 1361 г. на Сарай нагрянул самозванец Кельдибек, объ¬явивший себя сыном Джанибека. Самозванца поддерживали племен¬ные вожди, составлявшие оппозицию предводителю князей правого крыла Кутлугбуге. Оппозицию возглавлял родовой князь Яглыбай, сын Тоглубая, для которого Кельдибек служил знаменем, призванным объединить вокруг своей особы всех недовольных приходом к власти в Сарае «чужих» Джучидов, пришедших с Востока и не принадлежав¬ших к роду «своих» Джучидов-Батуидов.
Прежде, опираясь на неосновательные допущения, я предполагал, что Яглыбай был вождем племени бахрин, состоявшего в родстве с кунгратами [Григорьев, 1994, с. 31]. Теперь, ознакомившись с сочине¬нием Утемиша-хаджи, который четко определял принадлежность отца Яглыбая к старинному тюркскому племени канглы [Утемиш-хаджи, 1992, с. XXX (текст), 108 (перевод)], зафиксированному еще Рашид ад-Дином и более поздними авторами [Рашид-ад-дин, 1952, с. 201, 221; Султанов, 1982, с. 30, 41], я изменил свое мнение и принял точку зрения Утемиша-хаджи. Таким образом, установлено, что Яглыбай являлся вождем изначально тюркского племени канглы, в период великой за¬мятии в Орде противопоставлявшег о себя властным устремлениям монгольского по происхождению племени кыйат, руководимого отцом Мамая Кутлугбугой. Родовым гнездом служил Яглыбаю портовый город Янгишехр, располагавшийся на юго-востоке Крымского полу¬
 
острова, в районе бухты Двуякорной, к югу от Кафы (Феодосии). Венецианцы называли этот порт Провато [Григорьев, 1994, с. 28-36].
Вначале Яглыбай, ставший улугбеком в правительстве Кельдибека, получил тайную материальную поддержку от венецианского консула в Азаке (Азове), собрал и вооружил армию. Затем, под лозунгом воз-вращения трона Джучидам-Батуидам, двинул войска на Сарай. В сен¬тябре—октябре 1361 г. Яглыбай выбил из ордынской столицы Тимур-ходжу, который вскоре был убит. После этого Яглыбай посадил Кель-дибека на трон в Сарае, где последний продержался до лета 1362 г. В этот промежуток времени Кельдибек и стоявший за ним Яглыбай преуспели в деле физического устранения ордынской княжеской эли¬ты, состоявшей из вождей племен правого и левого крыла. Погибли «старые» князья: старший брат Кутлугбуги Могу лбу га, Сарай-Тимур, Нангудай и др. [Григорьев, 2004, с. 144—145].
После нападения на Сарай Кельдибека Мамай, предвидя скорый захват города, участь своего родного дяди Могулбуги и свою собст¬венную, вместе с бывшей ставкой Бердибека, его женами, детьми и остатками ханской казны перебрался на правый берег Волги, а затем проследовал до резиденции Кутлугбуги в Крыму. Там он провозгласил законным наследником ордынского престола одного из ближайших родственников Бердибека (скорее всего, сына) по имени Абдулла. По¬том, при содействии отца и финансовой помощи генуэзцев Кафы, ко¬торая располагалась в границах Крымского тюмена, Мамай снарядил войско и весной 1362 г. двинул его в поход на засевшего в Сарае Кельдибека. Летом того же года противники встретились в решающем сражении. Кельдибек был разбит и бежал вместе с Яглыбаем, оставив Сарай победителю. Мамай посадил Абдуллу на общеордынский трон, а сам стал улугбеком в его правительстве. Началась чеканка сарайской монеты с именем Абдуллы. Однако долго продержаться в Сарае новый хан и правивший за него Мамай не смогли. Уже осенью 1362 г. они были изгнаны из столицы младшим братом Хызра Мюридом, который еще при жизни старшего брата обосновался в Гюлистане, приблизил к себе местную родовую знать и в 1361 г. объявил себя ордынским ханом [Григорьев, 2004, с. 145-147].
Мамай, осенью 1362 г. изгнанный Мюридом из Сарая, опять вер¬нулся в отцовский тюмен. Он довольно быстро осознал бесперспек¬тивность стремления большинства претендентов на ордынский пре-стол к немедленному захвату традиционной столицы. В те бурные годы, когда число претендентов просто не поддавалось счету, а политиче¬ская ситуация в стране непредсказуемо менялась практически еже¬
 
дневно, легче было неожиданным наскоком овладеть столицей, чем удержаться в ней сколько-нибудь продолжительное время. Пример Мюрида показал Мамаю, что прежде следует капитально обосноваться в другом, более спокойном месте. Нужно было подготовить для себя прочный тыл, предельно расширить и укрепить свою материальную и людскую базу, реальными достижениями внушить своим сторонникам спокойную уверенность в будущем, а потом уже решительно и неот¬вратимо выступить против внешних противников и овладеть Сараем.
Вначале Мамай решил обеспечить безопасность ханской ставки покойного Бердибека, совместив ее с недавно образованной ставкой Абдуллы. Далеко к северу от Крыма, в излучине Днепра, в пределах обширного Великого Луга (Улуг Чаир), было подыскано место, иде¬ально подходившее для постоянного убежища потомков Бердибека. Оно было скрыто в днепровских плавнях среди речных проток, озер и болот. Ныне там находятся развалины золотоордынского города пло¬щадью около 10 га. Городище было обнаружено в 1953 г. в урочище Великие Кучугуры в 30 км к югу от г. Запорожье (Украина). В городе-убежище в спешном порядке возвели минимум самых необходимых монументальных кирпичных зданий, в числе которых был и монетный двор. Крепостных стен не строили. Город получил официальное на¬звание Орда (Орду). С начала 1363 г. здесь регулярно чеканили сереб¬ряные дирхемы и медные пулы от имени Абдуллы (1363-1370) и сме¬нившего его Мухаммеда Бюлека (1370-1380) [Григорьев, 1990, с. 152— 158; Григорьев, 1983, с. 50-51].
Что касается самого Мамая, являвшегося не номинальным, а под¬линным владыкой на территории правого крыла Золотой Орды, то он задумал обосноваться в резиденции правителя Крымского тюмена — г. Крым, имевшем давние и хорошо отлаженные многосторонние свя¬зи со всеми регионами правого крыла и далеко за его пределами. Сам по себе город, будучи расположенным в широкой, открытой лощине, не имел, как и все собственно ордынские поселения, крепостных стен. Для кочевников-степняков, составлявших основную массу населения Золотой Орды, такое положение было обыденно-привычным. Непри¬емлемым оно показалось лишь такому прирожденному лидеру и стра¬тегу, каким являлся Мамай. Для него не прошли бесследно два с поло¬виной года, с лета 1359 до осени 1361 г., проведенные в Сарае, когда столицу шесть раз одним махом захватывали очередные претенденты на всеордынский престол, когда он сам еще летом 1362 г. торжество¬вал победу над Кельдибеком в Сарае, а осенью того же года познал горечь поражения и бегства из вожделенной столицы, сметенный уда¬
 
ром конницы Мюрида и перешедшего на его сторону двоюродного брата Мамая Ильяса. Оперативно найдя решение проблемы организа¬ции дальнего убежища для ханской ставки в Орде на Днепре, Мамай, выбрав удобное время, столь же энергично и совершенно нетрадици¬онно для ордынцев, решил и проблему укрепления собственной рези¬денции на Крымском полуострове — он обнес г. Крым каменными стенами.
Живым примером пользы и необходимости каменных стен для Мамая являлась, конечно, генуэзская крепость Кафа, находившаяся в 26 км к востоку от резиденции правителя Крымского тюмена. С раз¬решения золотоордынского хана генуэзцы основали торговую факто¬рию в Кафе еще в 70-х годах XIII в. В 1340 г. они начали там строи¬тельство каменной крепости, которое закончилось в 1352 г. Реконст¬рукция крепости, выполненная в 1998 г. С.Г.Бочаровым, показывает, что общая длина ее стен составляла около 1440 м, их средняя высо¬та — 13, средняя высота башен — 20 м. Площадь городской террито¬рии, защищенная стенами, — 11,3 га.
Это была та самая крепость, которую тюркоязычное население по¬луострова называло Френк-хисар, т.е. Франкская крепость. Довольно подробное описание крепости, представлявшей собой в середине XVII в. старинную цитадель Кафы, содержится в «Книге путешествия» турец¬кого бытописателя Эвлии Челеби [Evliya Celebi, 1928, с. 672-673]. Не успели еще строители завершить возведение крепостных стен вокруг Кафы, как летом 1345 г. к городу подступило ордынское войско под командованием беглербека Могулбуги, не скрывавшего своего наме¬рения овладеть главным оплотом генуэзцев в Северном Причерномо¬рье. Однако в то время генуэзцы сумели предотвратить ордынскую угрозу [Григорьев, 2002, с. 83-84]. В 1352 г., когда было завершено строительство крепости, политическая обстановка в Золотой Орде накалялась с каждым годом. После смерти Бердибека в 1359 г. эта напряженность вылилась в «великую замятию» 60-70-х годов.
Насколько мне известно, до сих пор у историков-медиевистов не возникал вопрос относительно места добычи камня, из которого строи¬лись крепостные стены и башни Кафы. Хотелось бы также знать: кто занимался заготовкой и обработкой каменных блоков, кто и как транс¬портировал их к месту строительства, кто осуществлял кладку назван¬ных сооружений? Конечно, свои архитекторы и «прорабы» у генуэз¬цев имелись, но они были не в состоянии везти за тысячи миль из мет¬рополии в Кафу собственную рабочую силу. Тогдашними коренными жителями Крымского полуострова, имевшими многовековой опыт
 
обращения с камнем, были греки и армяне, составлявшие, кстати, пре¬обладающую по численности долю населения и самой Кафы. Однако торговцы и городской плебс не могли составить армию строительных рабочих Кафы. Такое дело было по плечу лишь профессиональным каменщикам, которые из поколения в поколение занимались своим ремеслом.
За века проживания на Крымском полуострове греческих и армян¬ских колонистов в их городских центрах постоянно велось строитель¬ство всякого рода монументальных каменных сооружений. Строи-тельный материал проще всего было добывать в каменоломнях гори¬стого Южного берега. 11оследнее обстоятельство привело к созданию там целого ряда поселений, население которых было занято преиму-щественно добычей, обработкой и транспортировкой камня. Из рядов этих каменщиков вышли и квалифицированные строительные рабочие. Гористая и сильно пересеченная поверхность Южного Крыма не по¬зволяла перевозить по ней массивные каменные блоки на сколько-нибудь значительное расстояние. Гораздо легче было переправлять камень вдоль морского берега по воде на плотах и специальных судах. Идеальным местом для появления поселений каменщиков на Южном берегу было побережье в районе Судакской бухты Черного моря. Там в небольшой, окруженной горами плодородной долине с III в. н.э. су-ществовал город-порт Судак (алан. Сугдак, греч. Сугдея, рус. Сурож, генуэз. Солдайя). В XIII в в Судаке основали свою торговую факто¬рию венецианцы. Последние активно не занимались каменным строи-тельством. Поэтому местное население, сосредоточенное по соседству с Судаком и традиционно занимавшееся «каменным промыслом», свободно могло перевозить камень на запад и восток по морю — на-пример, в Кафу, расположенную всего в 60 км к северо-востоку от Су¬дака. Из этого камня и руками этих строителей и была возведена первая каменная крепость в Кафе.
Сказанное выше приблизило нас к пониманию необходимости для Мамая использовать опыт генуэзцев в деле укрепления собственной резиденции на Крымском полуострове. Орда, скрытая в днепровских плавнях ставка-убежище для последних представителей рода Джучи¬дов-Батуидов, постоянно охраняемая и опекаемая Мамаем, с 1363 г. уже функционировала, а город Крым (будущий Старый Крым) все еще не был защищен крепостными стенами. Тогда Мамай не был готов, ни морально, ни материально, к тому, чтобы отдать приказ на возведение стен.
В начале 1363 г. очередной претендент на ордынский престол — Пулад-ходжа овладел Сараем и вынудил Мюрида вернуться в Гюли¬
 
стан, где последний чеканил от своего имени монету еще с 1360 г. Для русских князей Московского, Нижегородского и Тверского княжеств, постоянно соперничавших между собой в борьбе за великокняжеский престол во Владимире, с начала 60-х годов XIV в. реальное значение представляли две политические и военные силы, персонифицирован¬ные в именах Мюрида и Мамая, от лица каждого из которых русским князьям попеременно доставлялись назначения-утверждения на пост великого князя Владимирского. В русских летописях того времени эти силы назывались Мюридова (Муротова) и Мамаева орды.
Между тем «великая замятия» в Золотой Орде продолжалась. Пу-лад-ходжа и его родственник Азиз-шейх продержались в Сарае до лета 1367 г. Затем, с 1367 до 1374 г., Батуиды Мамаевой орды — Абдулла и Мухаммед Бюлек номинально числились сарайскими владыками, хотя фактически они лишь изредка покидали свою основную базу в Орде на Днепре. В Сарае их представляли в основном наместники и оставляе¬мые там Мамаем военные гарнизоны. Муротова орда после смерти ее создателя в начале 1364 г. довольно быстро сошла на нет. На окру¬жающих ее землях активизировались местные родовые князья. Однако составить серьезную конкуренцию Мамаевой орде никто из князей правой руки уже не мог [Григорьев, 2004, с. 147-162].
В только что описанное время на Крымском полуострове случи¬лось событие, которое для Мамая, вдали от Крыма занятого борьбой за общеордынский престол, вначале прошло незамеченным, но затем вдруг приобрело первостепенное значение. В 1365 г. генуэзцы Кафы овладели Судакским портом. Это дало им возможность, во-первых, потеснить своих извечных торговых соперников венецианцев, а во-вторых, обезопасить свою основную базу Кафу, резко увеличив по¬ставку в нее строительного камня для устройства оборонительных со¬оружений. Одновременно генуэзцы принялись возводить к востоку от порта укрепление на горе, на месте крепостных сооружений прежних эпох. Эта Судакская крепость фрагментарно сохранилась до наших дней [Опочинская, 1986, с. 256-265; Баранов, 1989, с. 46-62]. Наибо¬лее ранняя из генуэзских строительных плит датирована 1371 г. [Skrzinska, 1928, с. 107].
Между тем осенью 1374 г. подошедшая с востока армия Джучида Уруса через Сарайчук на Яике пробилась к Сараю. Там произошло сражение Уруса с войсками Мамая. Победу одержал Урус, вынудив-ший Мамая отступить в Крым и провозгласивший себя общеордын¬ским ханом [Григорьев, 2004, с. 162-167]. Вернувшийся в Крым Ма¬май наконец-то в полном объеме осознал опасность, грозящую ему
 
в связи с военным укреплением генуэзцев в Судаке и Кафе. Уже в на¬чале 1375 г. Мамай радикально решил генуэзскую проблему. Он рас¬порядился взять под свою руку 18 селений Судакской долины [Balard, 1978, с. 161]. Поток строительного камня, перевозимого по морю из Судака в Кафу, после этого не иссяк, а, наоборот, резко возрос. Только теперь этот камень, после доставки его в Кафинский порт, судакские каменотесы и строительные рабочие стали грузить на телеги и транс¬портировать далее на запад— в резиденцию Мамая. Из судакского строительного камня и были возведены крепостные стены вокруг г. Крыма. Это строительство продолжалось с 1375 до осени 1380 г. — времени смерти Мамая.
Откуда известно точное число селений Судакской долины, отпи¬санных в 1375 г. в подчинение Мамаю? Это уже отдельная история, документально засвидетельствованн ая в двух ордыно-генуэзских со-глашениях, подписанных на Крымском полуострове в 1380-1381 гг. Их тексты сохранились в старинных переводах на генуэзский диалект итальянского языка и неоднократно публиковались. Однако обстоя-тельное источниковедческое исследование данных актов по ряду при¬чин до сих пор не проводилось. Поскольку пункт названных соглаше¬ний относительно 18 селений, приписанных к Судаку, имеет непо-средственное отношение к рассматриваемой мною теме, приведу здесь его полный текст и русский перевод:
Queli dixoto casay li quay eran sotemixi e rendenti a Sodaja quando lo [grande] comun preyse Sodaja po[ss]a Mamaj segno ge li leva per forza queli dixoto casay sean in la voluntay e bayria de lo [grande] comun e de lo consoro [de Caffa e de tuti li Zenoeysi in lo Imperio de Gazaria] e seam franchi de lo Imperio [de Gazaria] [Desimoni, 1884, c. 163].
«Те восемнадцать селений, которые были подчинены и переданы Судаку, когда Великая коммуна (Генуи) овладела Судаком, и которые затем силой захватил Мамайбек, те восемнадцать селений будут нахо¬диться во власти и распоряжении Великой коммуны и консула Кафы и всех генуэзцев в империи Газарии и будут независимы от империи Газарии (т.е. Золотой Орды. —А.Г.)»2.
Отдельные слова в итальянском тексте фрагмента ордынско-гену-эзского соглашения, заключенные мною в квадратные скобки, не при-мыслены мною, а взяты из подобного рода словосочетаний, находя-щихся в начале текста того же соглашения.
Перевод данного фрагмента осуществлен при любезном содействии В.П.Гри¬горьева.
 
Введем содержание переведенного фрагмента в хронологические рамки. В 1365 г. Генуя овладела Судаком и приписала в подчинение Великой коммуне 18 селений Судакской долины. Прошло 10 лет, и в 1375 г. владыка Мамаевой орды вывел упомянутые 18 селений из под¬чинения Генуе и представлявшему ее в Золотой Орде кафинскому консулу и взял под свою руку. Началось интенсивное сооружение кре¬постных стен вокруг резиденции Мамая в Крыму, продолжавшееся до его смерти осенью 1380 г. Пришедший с востока Джучид из рода Ту¬ка-Тимура, Токтамыш, овладевший Сараем еще в 1378 г., смог побе¬дить Мамая лишь после того, как последний потерпел сокрушительное поражение 8 сентября 1380 г. от русских войск на Куликовом поле. Объединив под своей властью оба крыла Золотой Орды, Токтамыш, через своего представителя, главу Крымского тюмена, подписал 27 ноября 1380 г. в Крыму с уполномоченным дожа Генуи, кафинским консулом, договор, согласно одному из пунктов которого 18 селений Судакской долины возвращались под генуэзское управление. 24 фев¬раля 1381 г. в связи со сменой главы Крымского тюмена указанное выше соглашение, по поручению Токтамыша, было продублировано. В цитированной мною публикации К.Десимони тексты обоих согла¬шений напечатаны двумя параллельными столбцами [Desimoni, 1884, с. 162-166].
Похоже на то, что местные ордынские чиновники не спешили вы¬полнять условия интересующего нас пункта того и другого соглаше¬ний. Поэтому летом 1383 г., по предписанию очередного кафинского консула, оба подлинных текста соглашения, начертанные уйгурскими буквами по-тюркски, были извлечены из архива кафинской канцеля¬рии и 28 июля того же года переведены на генуэзский диалект италь¬янского языка [Desimoni, 1884, с. 161-162]. Скорее всего, названные переводы были внимательно рассмотрены консулом Кафы и его со¬ветниками и отредактированы на предмет усиления доводов о необхо¬димости скорейшего возвращения 18 судакских селений под генуэз¬ское управление. Новое рассмотрение этого дела ордынской админи¬страцией привело наконец к его подлинному разрешению в том же, 1383 г. Судакский строительный камень и квалифицированные ка¬менщики из злополучных 18 селений Судакской долины тотчас стали использоваться генуэзцами для широкомасштабных работ по возведе¬нию внешнего оборонительного кольца вокруг цитадели Кафы [Боча¬ров, 1998, с. 82-116]. В дошедшем до нас переводе на латынь ордыно-генуэзского соглашения от 1387 г. отсутствует всякое упоминание о проблеме 18 селений [Basso, 1991, с. 25-26].
 
Город Гюлистан
Автор этих строк с некоторым опозданием познакомился с нумиз¬матическим исследованием волгоградского ученого И.В.Евстратова [Евстратов, 1997, с. 88-118]. Результаты этого знакомства заставили меня пересмотреть целый ряд своих прежних воззрений на нюансы конкретной исторической ситуации, приведшей к созданию некоторых золотоордынских письменных источников, рассмотренных мною ранее.
Работа И.В.Евстратова заслуживает того, чтобы с нею познакоми¬лись все исследователи истории средневековой России, в особенности те, чьи труды связаны с исторической географией Золотой Орды. Счи-таю своим долгом повторить основные выводы, к которым пришел И.В.Евстратов.

[деус]

Исследователь начал с того, что, поставив перед собой задачу уточнить названия золотоордынских городов, находившихся в Повол¬жье на местах Селитренного и Царевского городищ, разработал ори-гинальный метод локализации золотоордынского города, известного как место чеканки монет. Он пришел к заключению, что такой город следует локализовать на том городище, где встречаемость различных типов медных монет, чеканенных в искомом городе, равно как и час¬тота встречаемости большинства из них, выше, чем на других городи¬щах. Иными словами, новый метод предусматривал сравнительное изучение нескольких монетных комплексов и не учитывал наличия в них серебряных монет [Евстратов, 1997, с. 88-95].
Материалом для исследования И.В.Евстратову послужили монеты из опубликованных в научной литературе монетных комплексов Бул-гарского, Царевского и Селитренного городищ. Результаты приложе-ния его метода к названному монетному материалу выглядели сле¬дующим образом. Попытка локализовать Новый Сарай показала, что из 30 монетных типов с именем этого города в монетной легенде на Булгарском городище зарегистрировано 14 типов, на Царевском — 16, на Селитренном — 25. Приоритеты по частоте встречаемости каждого типа распределялись так: Булгарское городище имеет приоритет 4 раза, Царевское — 7 раз, Селитренное — 18 раз. Если не учитывать монеты, чеканенные в Новом Сарае в огромных количествах при Джанибеке и Хызре, которые представлены на всех трех городищах, то преимуще¬ство Селитренного станет просто подавляющим. Оставшиеся 19 типов новосарайских монет суммарно представлены на Булгарском городи¬ще 13 монетами, Царевском — 11 и Селитренном—131 монетой.
 
Проведенный анализ позволяет уверенно локализовать Новый Сарай на месте Селитренного городища [Евстратов, 1997, с. 95-98].
Очень убедительно, на мой взгляд, развенчав общепринятый миф о расположении Нового Сарая на Царевском городище, И.В.Евстратов решает выяснить подлинное название города, находившегося на месте этого городища. Априори он предположил, что там был размещен за¬гадочный город Гюлистан, местонахождение которого прежние иссле¬дователи (Х.М.Френ, В.В.Григорьев, Н.И.Веселовский) предполагали в окрестностях Царевского городища в качестве пригорода Нового Сарая [Евстратов, 1997, с. 98-99].
Здесь можно добавить, что в наши дни археолог А.Г.Мухамадиев обратил внимание на то обстоятельство, что основная масса серебря¬ных и медных монет чекана Гюлистана обнаружена на Булгарском городище. Это дало ему основание утверждать, что и сам Гюлистан находился где-то в пределах Булгара, возможно в самом Булгаре, по¬скольку монеты булгарской чеканки периода 50-70-х годов XIV в. не¬известны [Мухамадиев, 1983, с. 21-23]. На основании того, что на не¬которых монетах название «Гюлистан» сопровождалось эпитетом «Присарайский», археолог В.Л.Егоров предположил, что город нахо¬дился на левом берегу Ахтубы, где-то неподалеку от нынешнего Ца¬ревского городища [Егоров, 1985, с. 114]. Резюмируя эти мнения, ар¬хеолог Г.А.Федоров-Давыдов пришел к заключению, что и сегодня место города Гюлистана остается загадкой [Федоров-Давыдов, 1994, с. 23]. Убежденный в том, что Гюлистан находился севернее обоих Сараев, я вначале принял допущение А.Г.Мухамадиева о нахождении города где-то в пределах Булгара [Григорьев, 1985, с. 172]. Затем рас¬стояние между Булгаром и Новым Сараем показалось мне слишком большим для того, чтобы Булгар смог устроить Тайдулу в качестве ее резиденции. Ханша нуждалась в постоянной устойчивой связи со ставкой ордынского хана, осуществлять которую, находясь в Булгаре, было бы слишком сложно. Поэтому позднее автор этих строк значи¬тельно сократил прежнее расстояние между ставкой Тайдулы и Новым Сараем, предположительно локализовав Гюлистан на месте золотоор-дынского города Укека (на правом берегу Волги, возле нынешнего Саратова) [Григорьев, 2004, с. 122-126].
Локализация города Гюлистана с помощью метода И.В.Евстратова по медным монетам оказалась затрудненной тем обстоятельством, что пока известны только четыре их типа, один из которых является ши-роко распространенным на территории Золотой Орды, а еще один, на¬оборот, представляет большую редкость. На Булгарском городище
 
встречаются три из четырех типов и все четыре — на Царевском и Се¬литренном. По частоте встречаемости каждого типа Булгарский ком¬плекс имеет приоритет один раз, Царевский — три раза, Селитрен-ный — ни разу. Проведенный анализ показывает преимущество Ца¬ревского городища для отождествления с ним города Гюлистана. Со¬став монетных кладов, найденных на Царевском городище, подтвер¬ждает (хотя и косвенно) вывод о локализации Гюлистана именно на этом городище [Евстратов. 1997, с. 98-101].
Локализовав Новый Сарай на месте Селитренного городища и Гю-листан на месте Царевского городища, И.В.Евстратов задался вопро¬сом о месте бытования города Сарая. Для выяснения этого ученый провел методический анализ типов пулов с обозначением места чекан¬ки «Сарай». Для большей убедительности он сделал это отдельно по монетам Узбека и Токтамыша. Из 7 типов медных сарайских монет Узбека на Булгарском городище встречаются 5, на Царевском — 2, на Селитренном — 6. По частоте встречаемости каждого типа Булгарское городище имеет приоритет 2 раза, Царевское — ни разу, Селитрен-ное — 5 раз. Из 10 типов медных монет Токтамыша чеканки Сарая на Булгарском городище зарегистрировано 7, на Царевском — 2, на Се¬литренном — 9. По частоте встречаемости каждого типа Булгарское городище имеет приоритет 3 раза, Царевское— ни разу, Селитрен-ное — 5 раз. Общая численность сарайских монет Токтамыша состав¬ляет в Булгарском комплексе 18 монет, в Царевском — 2, в Селитрен¬ном — 70. Анализ показывает значительное превосходство Селитрен¬ного городища для локализации на нем города Сарая [Евстратов. 1997, с. 101-103].
Получается, что в Золотой Орде за все время ее существования бы¬ла только одна столица — Сарай, который располагался на левом бе¬регу волжского рукава Ахтубы на территории Селитренного городища (в 120 км выше нынешней Астрахани). На некоторых легендах сарай¬ских монет, выполненных буквами арабского алфавита по-арабски, город в период от конца правления Узбека (1313-1341) до конца прав¬ления Токтамыша (1378-1395) назывался Новым Сараем (Сарай ал-джедид) [Евстратов, 1997, с. 116-118]. По письменным источникам впервые определение «новый» по отношению к Сараю стало извест¬ным из сообщения анонимного арабоязычного автора — биографа мамлюкского султана Мухаммада ан-Насира Насир ад-Дина (1294-1295, 1299-1309, 1309-1340). Сообщая о коннице Узбека, этот автор уточнил, что умер хан в Новом Сарае [Тизенгаузен, 1884, с. 254 (текст), 263 (перевод)]. Обычно это сообщение ученые трактовали как доку¬
 
ментальное подтверждение факта одновременного существования двух Сараев — «старого» и «нового». И.В.Евстратов допускает, что сообщение о смерти Узбека в Новом Сарае могло соответствовать действительности, но это совсем не означало, что Новый Сарай нахо¬дился на значительном удалении от Сарая «старого». Исследователь предполагает, что хорошо известное отсутствие (в достаточных коли-чествах) на Селитренном городище материальных свидетельств жизни города в XIII в. объясняется подъемом уровня Каспийского моря в конце XIII в., меандрированием русла Ахтубы и сезонными паводками, которые могли смыть и похоронить под слоем песка часть города или весь город, существовавший в XIII в. Город, видимо, отступая дальше от реки, отстраивался заново. Этим и объясняется наречение его «но¬вым» в XIV в. [Евстратов, 1997, с. 89, 103].
Еще более часты ссылки ученых на слова арабоязычного автора XV в. Ибн Арабшаха: «Между построением Сарая и разрушением та¬мошних мест (прошло) 63 года» [Тизенгаузен. 1884, с. 463]. Указан-ный срок формально позволял исследователям считать, что речь шла о разрушении Сарая войсками Тимура в 1395 г., которое случилось че¬рез 63 года после построения этого города в 1332 г. В то время всем известный Сарай уже давно существовал. Значит, речь шла о другом городе — Новом Сарае. И.В.Евстратов прочитал русский перевод рас¬сказа Ибн Арабшаха более внимательно, чем его предшественники. Он заметил, что чуть выше арабский автор говорил о том же самом городе следующее: «Столица Дешта — Сарай... Султан Берке... приняв ислам, построил его (Сарай), избрал его столицей (своего) царства и возлю¬бил его» [Тизенгаузен, 1884, с. 460]. Выходило, что, во-первых, между построением Сарая ханом Берке и событиями, случившимися в 1395 г., прошло не 63 года, а значительно более продолжительное время. Сле¬довательно, во-вторых, явно ошибочное число 63 нельзя рассматри¬вать в качестве доказательства одновременного существования в Золо¬той Орде двух Сараев [Евстратов, 1997, с. 89-90].
Здесь можно предложить следующее объяснение причины появле¬ния ошибочного числа 63 в рукописи сочинения Ибн Арабшаха. Если считать, что Берке принял ислам в 1261 г. и после этого сразу заложил Сарай, то разрушение Сарая Тимуром произошло примерно через 134 сол¬нечных года, или через 140 лунных лет. Небрежно начертанное под¬линными арабскими цифрами число 140 переписчик текста рукописи (или его издатель) вполне мог принять за число 63, ибо арабская еди¬ница могла выглядеть очень похожей на шестерку, четверку легко спутать с тройкой, а нуль арабы изображают в виде простой точки.
 
В качестве третьего, последнего свидетельства существования двух Сараев привлекалась круговая карта мира, составленная в 1457-1459 гг. для Венецианской республики картографом Фра Мауро (ум. 1460). Последний уже в середине XV в. сделал шаг вперед по сравнению с величайшим авторитетом в области картографии — древнегрече¬ским математиком, астрономом и картографом Клавдием Птолемеем (90-168 гг. н.э.), труд которого «География», попавший в Европу через посредство арабов, в начале XV в. был переведен на латинский язык. При создании своей карты Фра Мауро широко пользовался трудами предшественников, в особенности «Географией» Птолемея. В то же время он писал о себе: «Я все время старался проверить описание опытом, занимаясь многие годы и сообщаясь с людьми, достойными веры, видевшими собственными глазами то, что я правдиво указываю» (цит. по [Салищев, 1948, с. 56]).
На карте Фра Мауро показано Каспийское море. С севера в него впадает Волга, на левом берегу которой, в направлении от устья к се¬веру, нарисованы два города, названные Сарай и Большой Сарай. Пер-вый внимательный исследователь фрагмента карты Фра Мауро, вклю¬чавшего территорию Поволжья, Ф.Ф.Чекалин отождествил Сарай со Старым Сараем на месте Селитренного городища и Большой Сарай — с Новым Сараем на месте Царевского городища [Чекалин, 1889, с. 19-20; Чекалин, 1890, с. 248-249].
Ф.Ф.Чекалин дополнительно привлек к своему исследованию две другие итальянские карты— братьев Пицигани (1367 г.) и Каталон¬ский атлас (1375 г.), на которых значился только один Сарай. Фраг-мент карты Фра Мауро ученый заимствовал из части ее, обнимающей территорию России, которая еще в 1871 г. была опубликована Архео¬графической комиссией. Названное издание осуществлялось не с под-линника (хранящегося в Венеции во Дворце дожей), а с факсимиле, напечатанного в середине XV в. португальским ученым М.Сантаре-мом [Чекалин, 1890, с. 247].
Публикуя свою копию фрагмента карты Фра Мауро, Ф.Ф.Чекалин развернул ее верхом вниз, ибо оригинал карты был ориентирован на юг, а потом уже сделал на ней все подписи. И.В.Евстратов обратил внимание на то, сколь многократные изменения претерпела подлинная карта Фра Мауро при переиздании ее Ф.Ф.Чекалиным. Исследователь отметил очевидную необходимость нового издания карты с венециан-ского оригинала и привлечения к расшифровке ее не только историков, но также географов и лингвистов. Только после такого комплексного исследования можно будет сделать окончательный вывод: что означа¬
 
ют надписи на карте и насколько эта карта соответствует изображен¬ной на ней местности [Евстратов, 1997, с. 90-91].
Автор этих строк в принципе согласен с предложенной И.В.Евстра-товым перспективой — новым изданием карты Фра Мауро и после¬дующим комплексным ее изучением. Более того, не мешало бы со¬брать воедино и переиздать все известные науке европейские средне¬вековые карты, на которых нашли хоть какое-то отражение террито¬рии России и Золотой Орды, составив при этом их общий указатель географических названий. Затем следует комплексно, методично, в хронологической последовательности изучить эти карты, сопоставляя их данные с описаниями тех же территорий средневековыми восточ¬ными авторами, показаниями «Книги Большому Чертежу» и совре¬менными картами. Уверен, что подобное исследование даст свои пло¬ды. В частности, оно поможет в деле привязки определенных ордын¬ских населенных пунктов к десяткам уже разведанных, но пока без¬ымянных городищ. На сегодняшний день известны следующие карты XIV-XV вв.: М.Санудо (1320 г.), П.Весконте (1327 г.), А.Дульцерта (1339 г.), анонима (1351 г.), братьев Ф. и Д. Пицигани (1367 г.), Ката¬лонского атласа (1375 г.) и Фра Мауро (1459 г.). Пока предпринима-лись лишь робкие попытки их комплексного обзора [Егоров, 1985, с. 130-139].
И все-таки сказанное выше предлагает читателю не решение про¬блемы сегодня, а более или менее отдаленную перспективу ее реше¬ния, в то время как на взгляд автора этих строк в отношении зафикси-рованных на карте Фра Мауро двух Сараев уже сегодня можно выне¬сти обоснованное и окончательное суждение.
Дело в том, что часть карты Фра Мауро, включающая в себя земли России и Золотой Орды, неоднократно публиковалась отечественными учеными в ее изначальной, южной, ориентации. Первая ее публикация 1871 г. далеко не всем доступна [Материалы, 1871], а последние издания, принадлежащие уже цитированному географу-картографу К.А.Салищеву, не очень удачны в смысле полиграфического исполне-ния [Салищев, 1948, с. 58, рис. 256]. Существует хорошее издание кар¬ты в виде вклейки в исследование Л.С.Багрова [Багров, 1917, с. 16-17, рис. 24]. Данное исследование существует как отдельный оттиск из «Вестника археологии и истории, издаваемого Петроградским архео¬логическим институтом» (Пг., 1917. Вып. 22. 11+ 136 с). Названный номер выпуска «Вестника» так и не был издан в связи с революцион¬ными событиями в Петрограде. Труд Л.С.Багрова повторно опублико¬ван без всяких изменений текста и с той же отдельной нумерацией
 
страниц в выпуске 23 «Вестника» (Пг., 1918). Там же имеется и вклей¬ка интересующей нас карты. Фрагмент из нее приводится мною в на¬стоящем издании.
Посмотрим, каким образом отмечались на карте Фра Мауро назва¬ния стран и населенных пунктов. На запад от русла Волги и в полосе Прикамья простирались земли страны, называемой Фра Мауро Тата-рией (TARTARIA). Это название шесть раз единообразно запечатлено на указанном пространстве карты печатными буквами латинского ал¬фавита. Буквы, одинаковые в каждом отдельном названии, можно рас-пределить по четырем размерам. Буквы первого, самого крупного, размера, все прописные, смотрятся как широкие белые литеры с тон¬кой черной окантовкой. Буквы второго размера, также все прописные, но чуть менее крупные, выполнены тонкими черными линиями. Буквы третьего размера значительно более мелкие, чем второго. В названии, начертанном ими, первая буква выделяется как прописная, а осталь¬ные пишутся как строчные. Буквы четвертого размера заметно меньше, чем третьего. В названиях, трижды начертанных ими, все литеры строч¬ные, одинаковые по высоте. Итак, по одному разу название страны написано буквами первого, второго и третьего размеров и три раза — буквами четвертого размера.
Нелишне будет вспомнить, что название страны — Татария, отме¬ченное на карте Фра Мауро, не имеет прямой связи с нынешним Та¬тарстаном. Словом «Татария» Фра Мауро именовал территорию на запад от Волги, захваченную в XIII в. кочевыми народами, которых возглавляли монголы. Теперь эту территорию историки называют Зо¬лотая Орда. Этноним «монгол» в ряде стран (и на Руси в том числе) не употреблялся. Его заменял этноним «татар», который тогда являлся названием одного из монгольских племен. В наши дни, чтобы отли¬чить тех татар от современных, ученые пользуются двойными обозна-чениями: татаро-монголы или монголо-татары. Теперь посмотрим, какими по размеру буквами Фра Мауро обозначал населенные пункты Татарии. Например, названия большого города, лежавшего в низовье Волги на ее правом, западном, берегу, — Хаджитархана (azetrechan) и города Азака (Азова), располагавшегося в устье Дона и именуемого итальянцами Тана (latana), картограф одинаково обозначал мельчай¬шими буквами четвертого размера.
Обратив взор на территорию, отмеченную на карте Фра Мауро к востоку от русла Волги, видим на ней три страны, названия которых тщательно выписаны буквами первого размера. С востока на запад это Чагатай (CAGATAI), Ургенч (ORGANCA) и Большой Сарай (SARAY
 
 
Фрагмент круговой карты      мира Фра Мауро
 
GRANDO). Все три страны имеют и другие обозначения типа военных округов, называемых Фра Мауро «ордами». Они написаны буквами второго размера и воспринимаются как Чагатайская орда (L ORDO DE CAGATAI), Ургенчская орда (L ORDO DE ORGANZA) и Сарайская орда (L ORDO DE SARAY). В землях Чагатая буквами четвертого размера написаны названия таких, например, городов, как Кеш (ches) и Бухара (Ьосага). На территории Ургенча, т.е. Хорезма, можно прочи¬тать названия старой и новой его столиц — Ургенча (Organza) и Ново¬го Ургенча (Organca nuova). Эти названия выполнены буквами, размер которых приближается к третьему. Они начинаются с прописной буквы.
На пространстве Большого Сарая, или Сарайской орды, на левом, восточном, берегу Волги буквами четвертого размера обозначено на¬звание города Укека (lochachi). Много ниже по течению мы видим на-звание города Сарая (Saray), начертанное буквами третьего размера. Севернее Сарая нарисован большой город, но вместо названия под ним читается обозначение всей страны— Большой Сарай. Это обо¬значение ни в коем случае нельзя принимать за имя города, ибо назва¬ния городов на карте Фра Мауро выполнялись только буквами четвертого или третьего размеров, а не второго или тем более первого размеров.
Придя к формально обоснованному и окончательному выводу от¬носительно безымянное™ приволжского города на карте Фра Мауро, попробуем восстановить его подлинное название. Кстати, на карте 1459 г. нарисовано довольно много городов без названий. Решим за¬гадку имени одного из них. Здесь трудно не увидеть очевидное. Если картограф поместил город Сарай в низовьях Волги на левом ее берегу, то это, конечно, и есть тот самый Сарай, или Новый Сарай, который располагался на нынешнем Селитренном городище. Его безымянный собрат, находившийся на том же берегу Волги выше по течению, про¬сто не мог быть иным крупным населенным пунктом, кроме как Гю-листаном, от которого в наши дни осталось Царевское городище. Оба города лежали на левом берегу волжского рукава Ахтубы. Их разделя-ли 230 км.
Заслуга в локализации Гюлистана целиком принадлежит И.В.Евст-ратову. Мне хотелось бы лишь уточнить полное наименование этого города.
Благодаря «Карте монетной чеканки дирхемов Золотой Орды», со¬ставленной тем же И.В.Евстратовым [Евстратов, 1997, с. 116-118], можно заключить, что собственный монетный двор в Гюлистане был открыт в 1344 г. С этого времени дирхемы Гюлистана регулярно чека¬нились в течение всего времени правления Джанибека. С 1351 по
 
1356 г. наблюдаются ежегодные превышения объемов эмиссии дирхе¬мов в Гюлистане над таковыми же в Сарае в 1,5-3 раза и более [Евст¬ратов, 1997, с. 106]. Приведенные сведения хорошо дополняются пись-менными источниками. Именно в Гюлистане 26 декабря 1347 г. был составлен ярлык Джанибека венецианским купцам Азова [Григорьев, 2002, с. 34-77]. Мать Джанибека Тайдула выдала проезжую грамоту русскому митрополиту Алексию 10 февраля 1354 г. в том же Гюлиста¬не [Григорьев, 2004, с. 67-71]. Там же 4 марта 1356 г. были написаны письмо правителя Крымского тюмена Рамадана венецианскому дожу и уведомление его венецианским купцам в Янгишехре [Григорьев, 2002, с. 168-184].
Приведенные взаимодополняющие свидетельства источников го¬ворят, видимо, о том, что находившаяся в Гюлистане ставка старшей жены Узбека Тайдулы с 40-х годов XIV в. до 1356 г. фактически слу¬жила ставкой и для ее сына Джанибека. Однако бурный рост Гюли¬стана после смерти Узбека зиждется не на авторитете Джанибека, а на экономической и политической деятельности его матери. «Христиан¬ская заступница» Тайдула со времен Узбека пользовалась правом пря¬мого сбора в свою пользу части ввозной пошлины с европейских тор¬говых кораблей в Азове [Григорьев, 2002, с. 153]. Южный водный тор¬говый путь русских купцов начинался с верховьев Дона. Этот район контролировался городом Тулой, которым владела и управляла через своих наместников все та же Тайдула [Григорьев, 2004, с. 126]. Пря¬мой водный маршрут по Ахтубе в Сарай всем русским посланцам пре¬граждала с севера ее ставка Гюлистан. Политическую и военную под¬держку Тайдуле обеспечивали ее кровные родственники — родовые князья правого крыла. Со своей стороны она всегда поддерживала их материально [Григорьев, 2002, с. 204-217].
При внуке Тайдулы Бердибеке, когда правящий род Джучидов-Батуидов фактически самоистребился и доживал свои последние дни, а Золотая Орда находилась на грани распада, Тайдула и Гюлистан до-стигли пика своего могущества. Родственник Тайдулы Могулбуга занимал высший пост в правительстве Бердибека — беглербека. Его родной брат и соперник Кутлугбуга к началу 1359 г. сделался намест¬ником Крымского тюмена [Григорьев, 2002, с. 209]. Старший сын Кутлугбуги Мамай, женатый на сестре Бердибека, занимал в столице Сарае высокое положение ханского родственника [Григорьев, 2002, с. 209-214]. В последние два года правления Бердибека эмиссия гюли-станских дирхемов в два-три раза превышала выпуск дирхемов сарай¬ских [Евстратов, 1997, с. 117]. Сохранилось послание Тайдулы вене¬
 
цианскому дожу, составленное 4 марта 1359 г. Место его написания читалось как Гюлистан-Сарай [Григорьев, 2002, с. 196-203].
Прежде мы не задумывались над содержанием этого обозначения, считая, что Гюлистан-Сараем назывался Гюлистанский дворец Тайду¬лы [Григорьев, 2002, с. 199]. Теперь осмысление мною этого словосо¬четания изменилось. Изначально слово «гюлистан» означает «розарий» или просто «цветник», слово «сарай» — «дворец». Однако нельзя за¬бывать, что для самих ордынцев название их столицы — Сарай — к 1359 г. давно потеряло свой первоначальный смысл и воспринималось не как «дворец», а именно как «Главная Ставка», «Столица». Сарай в их представлении был вечным и неизменным. Поэтому, когда Гюли-стан, по представлению его владычицы, по своему значению в стране достиг положения Сарая, Тайдула позволила себе официально прирав¬нять название своей ставки к названию общеордынской столицы. Так возникло двойное название города, оба составляющих слова которого по-русски следует писать с большой буквы, соединяя их дефисом: Гю¬листан-Сарай. Приблизительный русский перевод — толкование слово-сочетания — Гюлистан-Равностоличный. Такое определительное слово¬сочетание, не имеющее морфологических показателей, в тюркской грамматике носит название изафет I [Серебренников, 1986, с. 261].
Дальнейшая история Гюлистана в схеме известна. Тайдула пере¬жила в своей ставке смерть Бердибека (лето 1359 г.), короткие правле¬ния последних Батуидов— Кулпы (лето-осень 1359 г.) и Навруза (осень 1359 — лето 1360 г.). Затем на ордынском троне утвердился Ордуид Хызр (лето 1360— лето 1361 г.), который прошел в Сарай через Гюлистан, где им была убита Тайдула. Видимо, Хызр по досто¬инству оценивал местоположение Гюлистана и отдавал ему предпоч¬тение перед Сараем. Эмиссия гюлистанских дирхемов Хызра пре¬вышала выпуск его сарайских дирхемов. Мало того, Хызр первым стал чеканить в Гюлистане и медные монеты (пулы) [Евстратов, 1997, с. 112].
Сохранились два гюлистанских дирхема с именем Хызра, на кото¬рых выбита дата 763 г.х. (31 октября 1361 — 20 октября 1362 г.), а ме¬сто чекана обозначено по-арабски словами «Гюлистан лис-Сарай». Таинственное словечко, которое читается как «лис», объясняется так. Оно составлено из арабского предлога «ли», обозначающего совмест¬ность, и арабского определенного артикля «ал», который перед «сол¬нечной» буквой «син» (с нее начинается слово Сарай) надлежит про¬износить «ас». Сочетание «ли» + «ас» и дает «лис». Так что арабское словосочетание Гюлистан лис-Сарай равнозначно тюркскому Гюли¬
 
стан-Сарай. Для родного брата и преемника Хызра — Мюрида Гюли¬стан являлся постоянной резиденцией. От него осталась масса гюли-станских дирхемов, которые датируются 760-765 гг.х. (декабрь 1358 — сентябрь 1364 г.). Сохранилось восемь его дирхемов чеканки 762-763 гг.х. (ноябрь 1360 — октябрь 1362 г.), место чекана которых обо¬значено по-арабски словами Гюлистан лис-Сарай. Так что, возможно, Гюлистаном-Равностоличным именовал свою ставку только один Мюрид уже после смерти Хызра.
Название города Гюлистан-Сарай на монетных легендах после Мюрида никогда более не встречается. Преемник Мюрида Ордуид Азиз-шейх чеканил дирхемы Гюлистана до 768 г.х. (1366/67 г.) вклю¬чительно. В том же году войсками Мамая город был сожжен и практи¬чески полностью разрушен. Монетная чеканка в нем прекратилась [Евстратов, 1997, с. 104]. Со времен Азиз-шейха до нас дошли сарай-ские дирхемы 767 г.х. (1365/66 г.), на которых название столичного города передается по-арабски словами «ал-Сарай ал-джедид» (читает¬ся ас-Сарай ал-джедид), т.е. Новый Сарай [Федоров-Давыдов, 1980, с. 69, табл. IV]. Арабский определенный артикль перед словом Сарай встречается на легендах ордынских монет исключительно редко.